Наталия Лойко - Женька-Наоборот

Эх, если бы и вправду удалось побывать у Рязанцевых! Но с чем? С пустыми руками Женя ни за что не пойдет…

Солнечные лучи скользят по навощенному паркету; с балкона доносится запах левкоев; чирикают воробьи. Один Женя не радуется теплому дню. Он стоит у шкафа, листает «Шаляпина» и взывает к своей смекалке: «Гром-камень! Гром-камень! Как же разбогатеть?»

Солнце уже садилось за крыши домов, когда Женя Перчихин вошел во двор, где Таня Звонкова привыкла гулять чуть не со дня рождения, а Алеша — с послевоенных лет. Вошел и остолбенел. Мог ли он ожидать, что бедненькая, расхворавшаяся Таня будет преспокойно посиживать на сквознячке и что-то шептать Рязанцеву, тому самому Алешке Рязанцеву, с которым эта притворщица до самой смерти не собиралась разговаривать?

Устроилась под деревянным грибом и радуется, запихивает какой-то дрянной Алешкин блокнот в его стиляжную куртку с «молниями» и болтает ногами, обутыми в валенки. Правда, валенки и пуховый платок все же говорят о простуде, но что означает улыбка, не сходящая с Таниного лица?

Заметив Женю, притворщица еще больше разулыбалась:

— Женька! — машет руками. — Скорее к нам! (Она, видите ли, просто мечтала его увидеть, страшно довольна, что он так кстати пришел.) Ну иди же! (Чуть не Женечкой назвала.)

Но он вовсе не собирался спешить. Потихоньку, вразвалочку подошел:

— В чем, собственно, дело?

Оказалось, ни в чем. Просто под мухомором, под этим облезлым царем поганок, без Жени до смерти скучно. Не только под мухомором, но и дома у Тани и даже в квартире Рязанцевых. Алешка давай уговаривать:

— Поднимешься, Женя, к нам? Дед будет очень рад. Как раз сегодня у нас, можно сказать, семейный праздник: утвердили его проект. Знаешь, сколько бананов принес — полный портфель!

Дома Женю давно не баловали ни яблоками, ни бананами, но это не значит, что человек, выставивший его из своей квартиры, может использовать эту роскошь вместо приманки. Женя гордо промолчал, сел. Не туда сел, куда ему указали, — подумаешь, подвинулись, чтобы высвободить местечко между собой, — а поодаль. Расположился на барьерчике, огораживающем кучу песка. Посвистел в свое удовольствие, как ни в чем не бывало развязал носовой платок, хранивший деньги, добытые чуть ли не кровью, и протянул их Рязанцеву.

Таня замахала руками:

— И не думай! Неси обратно домой. Это же я виновата, мы с Ларкой…

Алеше тоже почему-то хотелось, чтобы главным виновником считали его.

— Все, — говорит, — началось с меня.

И давай уверять наперебой с Таней, будто у них уже столько собрано вскладчину денег, что хватит на миллион кистей.

— Не надо, Женя, не надо! Мы с тебя ни за что не возьмем.

Женя окончательно разозлился. То есть как это с него не возьмут? Он железной рукой вытащил из кармана Алешкиной куртки блокнот с ерундовой фразой, нацарапанной наверху: «Человек за бортом», — и вложил между листками свою долю.

— Нет уж, не выдумывайте! — Он шутовски поклонился. — Извините, но я не хуже других.

И осекся. Конечно, хуже. Только об этом пока не знает ни один человек.

Никто не подозревает о страшной тайне, связанной с книжным шкафом, с верхней полкой, с двумя глянцевитыми черно-белыми корешками. Никому не известно, что за этими корешками, на которых отпечатано слово «Шаляпин», стоят сочинения Жюля Верна, вырядившиеся в чужие суперобложки.

— Ну, я пошел, — хмуро говорит Женя и продолжает сидеть на барьерчике.

Кто бы знал, до чего ему неохота возвращаться домой! Он безжалостно теребит платок, который только что был хранителем денег, а Таня с Алешей обмениваются понимающими взглядами: «Да, не сладко ему…»

Они правы: Жене не сладко. Ему тошно, солоно, горько. Проклятый шкаф так и маячит перед глазами, важный, лоснящийся, отражающий солнце полированными боками. И еще Женя помнит, как он единым махом скатился с лестницы, боясь повстречать родителей, прижимая к громко стучавшему сердцу две книги, упрятанные в газету; как его толкали в троллейбусе, норовя продрать локтями эту газетину; как щеголь-милиционер, стоявший на углу вблизи остановки, подозрительно покосился на Женину ношу.

Еле передвигая ноги, Женя вошел в букинистический магазин. Не в тот несговорчивый магазин, куда его занесло первый раз, а в другой, где не было ехидного старикана. Молоденькая приемщица или оценщица — Женя в этом не разбирается — удивилась, что такие новые книги оказались без суперобложек, но квитанцию выписала. Товар как-никак был в безукоризненном состоянии. Никаких отпечатков пальцев.