— Ага! Попался, жаба! — ликовал мальчишка, все крепче сжимая Жоркин нос. — Я те покажу «бабья кофта»!
— Бусти-и-и… — приплясывая, мычал Жорка. — Бусти-и-и… больно!
— Больно? — сказал мальчишка. — А собачонке, думаешь, не больно?
Влепив напоследок хороший щелчок в широкий Жоркин лоб, мальчишка отпустил. Жорка отлетел в сторону и ощупал свой нос.
— Ну, паразит, погоди-и! — Он высморкался. — Изничтожу!
— Гуляй, — сказал мальчишка.
Жорка опять пощупал нос. Он распух.
— Я тя застрелю… из ракетницы! — выкрикнул он. — У Стасика выменяю ракету и… и укокошу!
— Из ракетницы? — ухмыльнулся мальчишка. — Лучше из соленого огурца… Нету у тебя никакой ракетницы.
— Нету?
Разъяренный Жорка помчался к крыльцу. Наклонился, рывком отодвинул камень и достал завернутую в портянку ракетницу.
— А это что? Соленый огурец?
Мальчишка презрительно засвистел, повернулся к Жорке спиной и зашагал к своему крыльцу. Заскрипела калитка, и на тропинке показались Егоров и бабка. Мальчишка спрятался за парадное крыльцо. «Сейчас горшок разбитый увидит».
Бабка, кряхтя, согнулась и подобрала черепки с тропинки.
— Разбойники, — проворчала она, — такой горшок расколотили.
— Небось твоего постояльца работа, а? — усмехнулся Егоров.
— Не-е, — возразила бабка. — Мой парнишка смирный, тихий, мухи не обидит… Это, наверно, Ширихин озорник из рогатки пульнул.
— Смирный, — снова усмехнулся Егоров. — А мешок у тетки на вокзале спер!
— С голоду, Кузьмич.
Бабка Василиса вытерла концом платка слезящийся глаз.
— Не вози ты мальчишку в Бологое. Пусть у меня живет. Я уж толковала с председателем… Так и быть, говорит, дадим ему хлебную карточку. Картошка у меня, слава богу, своя. Проживем до весны как-нибудь, а там грибы, ягоды…
— Гляди сама, Петровна, — сказал он. — Мальчишка с улицы. Верченый-порченый. Не хватила бы с ним горюшка.
Мальчишка сидел на холодной земле, прижав пылающую щеку к шершавой доске. Тихий сидел он, и большие глаза его не мигая смотрели на грядку, на которой торчали сухие капустные кочерыжки. Возле одной из них проклюнулся острый зеленый росток. Он радовался выглянувшему на день осеннему солнцу и совсем не думал о том, что завтра ударит первый мороз и оборвет его короткую жизнь. Стебелек рос.
Ночью прилетел немецкий самолет и долго кружил над станцией, чего-то вынюхивая.
Юрка проснулся внезапно, будто кто-то за пятку дернул. Открыл глаза и прислушался. На печи похрапывала бабка. Прерывистый гул самолета удалялся. «Улетел, гад!» — облегченно вздохнул Юрка, слыша, как бухает сердце. Нет! Гул нарастает. «Ве-зу-у, ве-зу-у, ве-зу-у…» Вой лезет в уши, кусает спину мурашками.
Вдруг будто луна прыгнула с неба. В щели ставен ударил холодный белый свет. Он задрожал на стеклах буфета, заплясал на потолке. Это немецкий бомбардировщик спустил на парашюте осветительную ракету.
— Бабушка-а! — закричал Юрка, вскакивая. — Бабушка, можно, я к тебе… на печку!
— Что? А? Замерз? Ну, полезай… Гляди-ко, светает. — Бабка заворочалась, закряхтела.
Поддерживая штаны, Юрка поспешно вскарабкался на теплую печь. Дрожа, забился бабке под бок и притих.
— Небось страшное приснилось? — зевнула бабка Василиса. — Бывает.
— Немец летает. — Юрка умолк. — Слышишь, опять, гад, развернулся. Сюда летит.
«Ве-зу-у, ве-зу-у, ве-зу-у…» Юрке кажется, что самолет сейчас обязательно сбросит бомбу прямо на их дом. Он изо всех сил упирается ногами в низкий потолок и крепко закрывает глаза: «Сейчас! Вот-вот сейчас бабахнет!»
Мур-р, мур-р… — удаляясь мурлычет мотор. Пронесло!
Ничего подозрительного не заметил на станции «юнкерс». Только зря ракету спалил. Долго висела она в ночном небе, разлив по крышам домов мертвенно-бледный свет.
В эту ночь Юрке так и не удалось заснуть. Лишь серенький рассвет прокрался в окна, на дороге зафырчали машины. По крыльцу затопали тяжелые сапоги, раздался громкий стук.
— Видать, ночлежники.
Бабка накинула на плечи фуфайку и, зевая, сползла с печи. Сунула ноги в валенки с галошами, зажгла лампу. Гремя оружием, котелками, флягами, вошли пятеро военных. Они натащили с собой в избу утреннего холода. Сгрудили в угол вещевые мешки, поставили к стене автоматы. У всех усталые лица, воспаленные глаза.
— Полезай на печь, мамаша, — пробасил здоровый парень с двумя красными кубиками на петлицах. — Мы тут сами устроимся. Малость заморились. Двое суток в машине.
Читать дальше