Алексей Мусатов: На семи ветрах

Фонарёв, отложив ложку в сторону, обернулся к ребятам:

— Ну и что из того?

— Вот мы и хотели спросить, — заговорил наконец Федя. — Если удобрения нашего колхоза, так они в землю должны быть запаханы. Вы же сами об этом через газету рапортовали? А они почему-то в овраге лежат. Может, забыли про них?

Фонарёв нахмурился.

— Ты, Федька, всё же думай, что говоришь. Мы удобрения раньше всех колхозов под пахоту внесли. У нас и в отчёте записано, и люди подтвердить могут…

— А что же за суперфосфат в овраге лежит? — не унимался Федя.

— Так это же остатки, голова садова, — пояснил председатель. — Запахали мы что положено, по норме, а остальные удобрения в овраг под ёлки ссыпали… А по весне мы их на другие поля вывезем.

— Что-то уж очень много остатков набирается, — заметил Федя. — Целая гора.

— Тоже мне знаток агрохимик! — с досадой отмахнулся Фонарёв. — Сколько надо, столько и осталось. Нельзя же одно поле перекармливать — это понимать надо.

— Дядя Кузьма, — оживился Улька, — а можно эти остатки мы себе заберём… в школьную бригаду?

— До весны ещё далеко, там видно будет, — сказал Фонарёв, поднимаясь из-за стола. — Но, пожалуй, толику удобрений можно и вам выделить.

И ребята пошли по домам.

— Ну вот, — радовался Улька. — Я так и думал… У нас в колхозе всё в порядке.

И он оживлённо заговорил о том, какая им привалила удача. В овраге, наверное, лежит не одна сотня пудов суперфосфата. Если к нему ещё прибавить те удобрения, которые они уже собрали, то можно смело просить у правления землю и машины.

Саша, видимо, был согласен с Улькой, начал ему поддакивать, и только Федя, засунув руки в карманы пиджака, шагал молча и мрачно поддавал носком сапога ледышки с дороги. Потом спросил у ребят, не помнят ли они, кто осенью возил удобрения со станции.

— Кажется, Семён Клепиков с Димкой, — сказал Сашка. — А им ещё Парамон Канавин с матерью помогали. А зачем это тебе?

Федя неопределённо пожал плечами:

— Да так… думаю вот.

После обеда Федя отправился на ферму.

В полутёмном парном коровнике с низкой соломенной крышей он услышал хрипловатый, напористый голос матери.

— Опять твоя мамаша шумит, — сказала Феде пожилая доярка Пелагея Конькова.

«Что там случилось?» — с тревогой подумал Федя. Он знал, что мать была крикливая, неуступчивая, не умела молчать о непорядках в хозяйстве и обычно высказывала своё недовольство резко и прямо.

По узкому проходу между стойлами Федя прошёл в глубь коровника.

Разномастные коровы, громко фыркая, жевали кисловатый силос.

В конце коровника на скользком полу лежала рыжая корова Лыска. Бока её вздувались, как кузнечные мехи, фиолетовые глаза смотрели тоскливо и жалобно. Около Лыски стояли заведующая фермой Марина Клепикова и несколько доярок.

Федина мать сидела перед коровой на корточках и бережно гладила её судорожно вытянутую ногу.

— Мам, что с Лыской-то?

— Беда, Федька… Корова ногу покалечила… — Мать показала на дыру в гнилой половице. — Шла с прогулки и провалилась.

— Слышь, Евдокия, — сказала Марина. — Имею распоряжение зоотехника: корову прирезать и составить акт. И всё будет по закону, чин чином. Лыска списана ввиду несчастного случая.

— Ах по закону!.. — Евдокия выпрямилась и тяжелым взглядом окинула заведующую.

Мать была широкая в кости, на голову выше Марины, и Феде показалось, что она сейчас толкнёт и выгонит её из коровника. Он даже подался вперёд, чтобы на всякий случай остановить мать. Но она только вытерла о фартук красные руки с растопыренными пальцами.

— Да ты что, хозяйка! Тебе бы только бумажкой прикрыться, списать да сактировать. Лыска же дно золотое, удойница. Я её на две коровы не променяю.

— Да не жилец она на белом свете, не жилец, до утра не протянет… — настаивала заведующая. — Кто тогда отвечать будет? Так уж лучше прирезать Лыску, мясом попользоваться. Вот и Семён пришёл! — Она кивнула на стоящего в воротах мужа, моложавого широколицего мужчину с аккуратными усиками и завидным румянцем на щеках.

Семён Клепиков работал в колхозе шофёром на грузовой машине, но, когда его просили, мог прирезать корову и освежевать свинью.

— А ты отвечать будешь! Ты! — Евдокия повысила голос. — Сколько раз тебе про пол говорено… Гнильё одно — вот-вот беда грянет. Разве же это ферма?

— Ну вот что… — Марина с деловым видом подняла руку. — Митингов устраивать не будем… Сейчас у нас дойка, мойка. Давайте-ка по местам. А ты, Стрешнева, Лыску готовь. Надо будет её на улицу вытащить… Помогай, Семён!