Михаил Шмушкевич - Два Гавроша

К ручью ом не шел, а полз. Так было легче и безопаснее продвигаться. Длинные ветви ив, густая трава прятали его от постороннего глаза. Он часто останавливался, прислушивался, направляя в разные стороны дуло пистолета. Слева, где начинался спуск с холма, слышались отрывистые гудки паровозов, лаяли, собаки, перекликались петухи. А справа тянулась роща, над которой возвышалась каменная ветряная мельница. Ее крылья, сложенные крест-накрест, вращались лениво, вяло.

Вот и ручей. Чистый, прозрачный, как кристалл… Тут Павлик спохватился, что ему не во что набрать воду. Что же делать? В чем он принесет Жаннетте напиться? Ведь ради этого он сюда приполз. В берете? Вода уйдет. Может быть, на берегу что-нибудь найдется?

Он бродил по берегу, искал. А вода манила его к себе. «Напьюсь, а потом буду искать», — решил Павлик и, спрятав пистолет за пазуху, прильнул к воде. Он пил и никак не мог напиться. Понимал, что нельзя столько пить, но не мог оторваться.

— Хенде хох! — раздалась над головой Павлика тихая команда. — Хенде хох! [4] Руки вверх! (нем.)

Павлик не успел выхватить пистолет. Перед ним стоял высокий, заросший бронзовой щетиной немецкий унтер-офицер с направленным на него автоматом. Павлик рванулся было в заросли тростника, но крепкие пальцы вцепились в его руку.

— Ловкий какой! — засмеялся унтер-офицер. — Кто тебе позволил воду пить? Говори!

Павлик боялся взглянуть немцу в лицо. Неужели все пропало? «А зубы? — мелькнула у него мысль. — Если их вонзить в эту сухую, узловатую руку?»

Лицо унтер-офицера исказилось от боли. Немец отдернул руку. Однако удрать Павлику не удалось. Унтер-офицер уставил в него дуло автомата.

— Кусается! Подумаешь, герой! — сердито буркнул унтер-офицер, но под его насупленными бровями смеялись добрые глаза. — Я с тобой, змееныш, рассчитаюсь. Отвечай, кто ты такой, бельгиец?

«Бельгиец? Почему бельгиец?» — удивился Павлик. Он вспомнил наставление Жаннетты: «Хочешь, чтобы никто тебя не узнал, — притворяйся немым, мычи. Такого всякий пожалеет».

— Чего молчишь? В последний раз спрашиваю: кто ты? Партизан?

Павлик взглянул на унтер-офицера спокойно, невозмутимо.

«Мальчик, видно, немой», — решил немец, и его глаза затуманились.

— Иди-ка сюда, дружок. Я пошутил…

Павлик, недоверчиво поглядывая на дуло автомата, медленно отступал назад.

— Не бойся, малыш, стрелять не буду. Осторожно-там болото!

Рывок, и Павлик скрылся в густых зарослях.

— Стой, утонешь! — крикнул унтер-офицер и, сбрасывая сапоги, кинулся вдогонку. — Утонешь, говорю!

Павлик не поверил в доброту немца. Сквозь сухие стебли он начал целиться в его грудь. Нажал на курок. Осечка. Патроны отсырели во время дождя. Он снова прицелился — и снова осечка… А унтер-офицер, стоя по грудь в воде, продолжал кричать: «Дальше не иди — утонешь, утонешь!» «Почему он не стреляет? — не понимал Павлик. — Может быть, он действительно боится, что я утону? Он какой-то странный. Немцы аккуратные, выбритые, а этот весь зарос и… и почему-то все время испуганно озирается по сторонам?»

«Даже ребенок мне не верит. Все меня боятся, видят во мне разбойника с большой дороги. Боже мой, Рихард Грасс, лудильщик из Цвиккау, стал пугалом! И хозяева, у которых я жил, косились на меня, встречали с таким нескрываемым презрением, что я не мог смотреть им в глаза. При чем здесь Рихард Грасс? Ведь я не добровольно пошел к Гитлеру. Разве моя вина, что на меня напялили мундир и сказали: «Ты защитник рейха»? Но ведь я немец. Теперь каждый немец заслуженно носит клеймо преступника».

Ровно год назад его товарищ по роте Бруно Гоммель ушел к бельгийским партизанам. Он звал Рихарда Грасса с собой. «Хватит, — сказал Бруно. — Все нутро у меня перегорело». Грасс не пошел. Почему? Не пошел, и все!

Грасс с ужасом взглянул в сторону тростника.

— Малыш утонет, — проговорил он вслух и двинулся вперед.

Чем дальше Грасс отходил от берега, чем гуще становились заросли, тем труднее было вытягивать погружающиеся в болото ноги. Но Грасс не останавливался. Мысль о том, что из-за него погибнет ребенок, гнала его вперед. Топь начала засасывать его грузное тело. Чтобы сделать хотя бы одно движение, надо было уцепиться обеими руками за крепкий стебель, напрячь все силы. Он надеялся спасти немого мальчика, но его нигде не было видно. Нигде. Неужели утонул?