Людвик Керн - Фердинанд Великолепный

– Ой-ой-ой!

– Не припоминают…

– Ой-ой-ой!

– Говорят, что медали у вас не было.

– Ой-ой-ой!

– Потому что, если бы у вас была медаль, они взяли бы ее в первую очередь.

– Ой-ой-ой!

– Говорят, что они обшарили все ваши карманы.

– Ой-ой-ой!

– И ни в одном медали не было…

– Ой-ой-ой!

– Вы, кажется, расстроились? – с сочувствием спросил комиссар.

– Ой-ой-ой, я нисколечко не расстроился, – простонал Фердинанд.

– Так в чем же дело?

– Мне страшно, комиссар, страшно… Ой-ой-ой!

– Чего вы так боитесь, пан Великолепный, в чем дело?

– Вас боюсь. Ой-ой-ой!

– Меня?

– Да, вас, ой-ой-ой!

– Почему?

– Боюсь, посадят.

– Посадят в тюрьму? За что? – спросил комиссар, которого этот разговор начал забавлять.

– За медаль, комиссар, ой-ой-ой… ой-ой-ой… ой-ой-ой…

– Ничего не понимаю, – сказал комиссар.

– Я дал ложные показания, ой-ой-ой!

– Ложные!

– Ведь медаль при мне. Только сейчас мне пришло это в голову, ой-ой-ой. Я искал ее во всех карманах, и воры искали ее во всех карманах, а ее, ой-ой-ой, там не было. Я вспомнил, она у меня на шее. Скажите, сколько?

– Что "сколько"? – удивился комиссар.

– Сколько за это? – жалобно скуля, допытывался Фердинанд.

– За что?

– За дачу ложных показаний. Сколько лет?

– Давайте забудем про этот случай, – с улыбкой сказал комиссир. – Самое главное, ваша медаль, ваша золотая медаль не пропала. Фердинанд, куда вы?

Фердинанд был уже в дверях. Вместо ответа он выпалил скороговоркой:

– Сейчас вернусь. Мне надо извиниться перед ворами, ведь я обвинил их в краже.

После всех этих ужасных волнений Фердинанд отправился в парк, чтобы немного рассеяться. Он сел на скамейку под развесистым каштаном, заложил ногу за ногу, откинулся на спинку и решил некоторое время ни о чем не думать. Он следил за облаками, скользившими по небу, слушал щебет птиц в листве, на душе у него было необыкновенно легко и весело.

Времени хоть отбавляй, спешить некуда, дел никаких. С чистой совестью мог сидеть Фердинанд на скамейке и отдыхать.

И вдруг, увидев мальчишку, который ел эскимо, Фердинанд машинально облизнулся и почувствовал: что-то с ним произошло, что-то изменилось, что-то случилось, что-то не в порядке.

Вначале он не придал этому особого значения, но когда понял, что облизывается во второй раз, ему стало не по себе.

Фердинанд проверил языком. Да, сомнений не было.

Случилось непредвиденное. Он проверил еще раз. Увы, это была правда. Опять коснулся языком. Да, нечто ужасное. И теперь уже Фердинанд никак не мог удержаться от того, чтобы беспрестанно не ощупывать языком надломанный зуб.

Фердинанд был до такой степени поглощен этим занятием, что не заметил, как на скамейку рядом с ним села какая-то дама.

Дама некоторое время читала газету, потом аккуратно ее сложила, спрятала в сумочку и взглянула на Фердинанда. А тот все притрагивался и притрагивался языком к сломанному зубу. Дама наблюдала за ним с любопытством.

"Удивительно смесной целовек, – подумала она. Дама шепелявила так сильно, что шепелявила даже тогда, когда ей приходилось думать, а подобные явления, как мы знаем, встречаются редко. – Цего он так облизывается?"

Вслух она сказала:

– Извините, позалуйста, с вами сто-нибудь слуцилось?.

Фердинанд вздрогнул, точно его разбудили. Посмотрел на даму, приподнял в знак приветствия котелок и сказал:

– Собственно, все в порядке. Чувствую я себя неплохо. Только вот…

Не успел он закончить, как дама его перебила.

– Вот именно! – заверещала она. – Вот именно! Казется, я угадала: вас беспокоит зубик.

– Признаться, да, – сказал Фердинанд.

– Болит? – осведомилась дама.

– Нет, не болит.

– Любопытно! Хузе всего как раз те зубы, которые, не болят, не болят, а потом вдруг как заболят, как заболят. Уз вы мне поверьте.

– У меня совсем другое. По правде сказать, зубы у меня замечательные.

– Сто зе тогда с вами?

– У меня отломился кусочек зуба.

– И вы говорите, сто зубы у вас замецательные! Замецательные зубы не кросатся.

– Иногда самый лучший зуб обломится.

– Отцего зе он у вас обломился?

– Не знаю, – ответил Фердинанд, – никак не могу сообразить, отчего обломился.

– Мозет быть, короцка хлеба?

– Нет.

– Мозет быть, зесткий бифстекс?

– Нет.

– Мозет быть, проволоцка в хлебе?

– Нет.

– Мозет быть, хрясик в колбасе?

– Хрящик – пустяки.

– Для кого как, – покачала головой дама. – Я, например, цетырнадцать лет назад сломала себе зуб колбасой.