Людвик Керн - Звери в отпуске

Мне и самому непонятно, отчего про эту диковинную историю я ещё никогда ничего не рассказывал. Может, тут дело случая, а может, в глубине души опасался- вдруг не поверят… Вот и молчал. Как бы то ни было, обо всём этом вы узнаете первыми.

По правде говоря, я и сам забыл бы про это жутковатое приключение, не начни я печатать фотографии со старой плёнки, завалявшейся в ящике моего письменного стола.

То были снимки, сделанные во время одной из моих столь частых заграничных поездок. Обыкновенные снимки, каких туристы делают сотни тысяч, а может, и миллионы каждый день на всём свете. Если только у вас есть фотоаппарат, то вы прекрасно знаете, как легко и просто делаются снимки во время экскурсий. Щёлк! И готово. Щёлк! И ещё снимок! Щёлк! Вот вам и третий. И вот уже вся плёнка отснята и пора вставлять новую, при условии, разумеется, что вы запаслись ею заранее.

На снимках всякие там здания, или памятники, или пейзажи, или товарищи из группы, или вообще ничего нет, потому что случается, увы, что, вынимая ролик из фотоаппарата, мы его невзначай засветили.

Бывает также, что мы случайно делаем два, а в исключительных случаях даже три снимка на одном и том же кадре, и тогда, разумеется, никто не в состоянии сказать, что, собственно, мы фотографировали.

К счастью, на той плёнке, которую я уже вставил в увеличитель, снимки были более или менее удачные. Я проявил первую фотографию, вторую, собрался печатать третью… Зажёг яркую лампочку внутри увеличителя, подложил белую бумагу, чтоб навести на фокус, и вот здесь-то вся эта история ожила перед моими глазами. Появилось изображение нашего старого уважаемого автомобиля, который стоял на поляне, окружённой высоким лесом. Всё выглядело весьма таинственно. И лес, и поляна, и машина. Впрочем, причиной было, возможно, то обстоятельство, что снимок я рассматривал в негативе, в то время как все фотографы знают: в негативе снимок выглядит совсем не так, как потом, когда он отпечатан на фотографической бумаге, проявлен в проявителе и закреплён в закрепителе.

И тут я начал вспоминать всё по порядку.

А было так.

С рассветом мы мчались на машине по широкому асфальтовому шоссе. Так было не первый день. Мы колесили по далёкой стране. Но её название, как вы сами потом убедитесь, не имеет ни малейшего значения для рассказа. Потому я его и не сообщаю – чего забивать голову сведениями, без которых можно обойтись. Чтоб было понятнее, скажу лишь, что это происходило на юге, там, где круглый год тепло, а поскольку стояло лето, то было тепло вдвойне, кто знает, может, даже в четыре раза…

Близился вечер. Однообразная езда в раскалённом лучами южного солнца автомобиле всех нас ужасно утомила. Я изнемогал за баранкой, рядом молча томилась жена, а сзади, среди сумок, фотографических принадлежностей и всякого рода барахла примостился Тютюра.

– Не пора ли подыскать место для ночлега?- спросила жена, с трудом роняя слова. Жара, несомненно, повлияла на её речь.- Скоро стемнеет…

– Не спорю,- сказал я.- Нет ничего хуже, как ставить палатку в темноте.

У меня тоже язык с трудом ворочался во рту. Думаю, с той же ленцой заговорил бы и Тютюра, будь у него возможность что-то сказать. Но Тютюра голоса не подавал. Он безмятежно дремал на заднем сиденье, великодушно предоставив нам решать вопрос с ночлегом самостоятельно.

– Не имею ни малейшего желания ночевать рядом с автострадой,- заявила жена.- Сумасшедшее движение, всю ночь не сомкнешь глаз… А уж выхлопы от двигателей…

– Подадимся чуть в сторону,- согласился я.- По просёлочной дороге можно иногда попасть и в лесок, а там и тишины, и свежего воздуха на всю ночь в избытке.

И будьте любезны… Как раз вбок уходила какая-то дорога. Об этом нас заблаговременно известил большой жёлтый знак, со стрелкой направо. Я включил правый поворот, вырвался из череды мчащихся вместе с нами разноцветных автомобилей и свернул на дорогу, уводившую вправо от автострады.

Дорога, на которой мы очутились, была, конечно, уже шоссе, однако вполне приличная, так что даже наш автомобиль, который мы прозвали Камиллом и который имел привычку нервно взвизгивать, стоило ему попасть на рытвины, не стал на этот раз ни взвизгивать, ни стонать, ни похрюкивать. Мы проехали несколько километров. Солнце уже закатилось, и произошло то, что происходит всегда после заката: сперва; словно пеплом присыпало, а там уже сплошная! серость. В серых сумерках на горизонте обозначился лес.