Вацлав Чтвртек - О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке

А Циписек залез в кусты и притаился.

На порубку вывалился медведь. Насупленный и сердитый, куда ни ступит — корешки жалобно похрустывают, всё он топчет.

Циписек молчит, ещё глубже в кусты забился. Медведь идёт, раскачивается, озирается по порубке и, не видя никого, начинает реветь:

— Где ты там? Вот я стою, вали меня!

А Циписек из кустов тоненьким голоском:

— Вот как выбегу, задам тебе!

Медведь потёр лапой ухо.

— Что-то я плохо слышу, кто там? — ревёт он так, что на небе облачка разбегаются. — Ну, покажись, схватимся!

Обнял дуб и выдернул из земли, будто морковку.

— Ты нам тут не сори, чего щепки раскидываешь! — кричит ему из кустов Циписек. — Как выскочу, кости переломаю!

Медведь расправил плечи.

— Выходи!

Циписек выбежал из кустов. Увидел медведь, какой он маленький, и захохотал. Смеётся-заливается — лес дрожит. Хохочет, а из глаз у него от смеха слёзы в два ручья текут. А он всё смеётся и смеётся, и до того от смеха обессилел, что стал слабее белки.

Циписек подступил к нему поближе, ткнул в него пальцем и опрокинул медведя на траву.

Три дня он там пролежал, на четвёртый встал и говорит:

— Твоя взяла.

И ушёл к себе назад в тридесятый лес.

Так вот Циписек и перехитрил лису, обогнал оленя и повалил медведя. Румцайс сам отодвинул буковую щеколду, на которую запирался выход из пещеры, и сказал:

— Да, сынок, в тебе довольно уже разбойничьей хитрости и смётки. Можешь один идти в Ичин и дальше по белу свету. Но что бы ты ни делал — пусть плохим людям это будет на зло, а добрым на радость.

Собрался Румцайс зарядить свой пистолет и увидел: у него в рожке пороха всего щепотка осталась. Вытряхнул он последние крошки на заряд, а Циписеку наказал:

— Сходи в Ичин к оружейнику Геллеру за порохом. Пускай насыплет тебе самого лучшего, трижды просеянного.

Маня дала Циписеку кожаный мешочек, и он отправился в город. Идёт Циписек лесом, рвёт малину в шляпу. В лавке Геллер насыпал ему в мешочек пороху, а Циписек его жене — в миску ягод, так они и рассчитались.

Циписек торопился домой, потому что в тот день Маня готовила на обед разбойничью похлёбку, которую он очень любил. Вдруг смотрит: сидит птица, какой он ещё не видел, синие перья переливаются на ной, словно ледяные.

Окликнул он птицу:

— Ты кто?

А птица с ветки на ветку, всё дальше от Циписека, всё ближе к Праховским скалам. Циписек бежит следом и сразу не заметил даже, как подуло ветром и в скалах засвистело.

Смотрит он: стоит перед ним странная женщина. Не молодая, не старая, голова покрыта холщовым платком, сама в мучной куль одета. Держит она птицу на ладони и резким голосом, словно ветер в осоке свищет, говорит:

— Я Мелюзина, а это моя птичка, зимородок. Она показывает мне, откуда надо задувать то ли справа, то ли слева.

— А откуда вы здесь взялись?

— Где живу — не скажу, — просвистела Мелюзина. — Но тебя туда отведу.

— А я не пойду, — отказался Циписек и замахал мешочком с порохом.

Мелюзина дунула, словно в спину толкнула сильной рукой, и погнало Циписека ветром меж скал, где на камнях ни ямки, ни выступа. Пробовал он удержаться за ветки, да Мелюзина обламывала их у него под руками. Хотел он дорогу примечать, да Мелюзина подула, и глаза у него заслезились. Он кричал, звал, да Мелюзина крик ого в сторону относила. Наконец он сказал:

— Ладно, я пойду, куда ты хочешь.

Мелюзина спрятала зимородка в кошель и пошла впереди Циписека. А Циписек распорол потихонечку шов на кожаном мешочке с порохом, и через дырку порох стал сыпаться на тропку. Пороху хватило до самых скал. Когда упала последняя крупинка, Мелюзина и говорит:

— Сядешь и будешь сидеть тут в моей пещере. Я буду тебя сторожить, а там поглядим.

Циписек подстелил мешочек от пороха и сел на него. Мелюзина уселась рядом с пещерой. Да и то сказать — не столько она сидит, сколько вертится, как на флюгере, а зимородка держит на ладони, чтоб он предупредил, когда ей дуть на Циписека.

А дома Маня с Румцайсом ждали Циписека к обеду. Наконец Маня говорит:

— Неспроста Циписека нет по сю пору из Ичина.

— Пойду погляжу, где он, — сказал Румцайс и проверил, хорошо ли заряжен его пистолет крепким жёлудем.

Прошёл Румцайс по всем ржаголецким тропкам, поглядел на Ичинском тракте — нигде Циписека не видно.

Вдруг что-то хрустнуло у него под каблуком. Наклонился он видит: что-то насыпано. Понюхал и говорит:

— Да это же трижды просеянный порох от Геллера!