Янис Яунсудрабинь - Белая книга

А ну-ка, попробую!

Я сломал тонкую веточку ивы, обмакнул в пузырек с чернилами и на срезе от спиленного сука написал букву «А». Она получилась черная, как уголь.

Той порой мимо проезжал на лошади мой дядя. Вторую лошадь он вел в поводу. Дядя спросил, чего я тут балуюсь и не хочу ли прокатиться.

От такого предложения, понятно, не отказываются. Я было прислонил пузырек к корню ивы и пошел, но тут же вернулся — вдруг пузырек опрокинется? И для пущей верности взял чернила с собой. Тайком от дяди я сунул пузырек в карман штанов. Теперь, думаю, не такой он полный, если и накренится немножко — чернила не выльются.

Дядя легко поднял меня, усадил на лошадь, и мы поехали. Ехали мы вдоль всего поля; в конце его, на буром глинистом пригорке, лежали бороны. По дорожке, краем луга, мы припустили рысью. Тут уж мне пришлось обеими руками вцепиться в гриву и крепко обхватить ногами бока лошади, чтобы не свалиться наземь.

Когда мы доехали до места, я начисто позабыл про пузырек с чернилами. Соскользнул с лошади безо всякой предосторожности, словно бы в кармане у меня ничего не было. Нет, было! Что-то холодное поползло у меня по ноге. Глянул я — батюшки! Сбоку вся штанина от кармана донизу черная! Я чуть не упал от испуга. Ладно еще, что к дяде стоял другим боком.

Домой возвращался я очень медленно. Было на что подивиться дорогой. Первым делом я вытащил из кармана злосчастный пузырек. На донышке еще осталось немножко чернил. Я решил нести их домой, хотя сперва чуть не стукнул пузырек о камень: можно бы дома сказать, будто он сам лопнул, когда я ехал на лошади. Жалко мне было чернил, и страх не давал покоя.

Пока я шел лугом, сколько камней, сколько комьев дерна понадобилось перевернуть, посмотреть, не живет ли под ним кто-нибудь. Спешить-то ведь некуда… Под ивами я еще немного поупражнялся в письме и только после этого поднялся на горку домой.

Дома я все поворачивался так, чтобы мать не заметила чернильный бок, но совсем упустил из виду, что мою беду могут заметить другие.

— Вот так писака! — едва переступив порог, воскликнула хозяйка и всплеснула руками.

Я оцепенел — не мог ни шевельнуться, ни словечка вымолвить. Женщины наши окружили меня и давай вертеть, головами качать да приговаривать.

Счастье мое, что это приключилось весной и к тому же в солнечный денек, когда и взрослым, и даже старикам хочется посмеяться.

Все теплей грело солнышко, все ярче расцветали во мне веселье и радость. Куда ни ступи — у прогона, в канавах, на лугу — всюду желтели цветы. В поднебесье кружили жаворонки, а на верхушках берез посвистывали, пощелкивали, свиристели скворцы. Я перебегал от цветка к цветку, срывал их, прикладывал к щекам. Я словно сливался с ними и сам себе казался таким же золотистым, как эти цветы. Да я и был таким, ведь на каждого из нас светило золотое солнце.

А свистеть? Неужто свистеть умеют одни скворцы?

Я в этом тоже знаю толк. Нет у меня, что ли, гладких ивовых прутьев? И разве не лежит за боковиной кровати острый ножик, который выковал для меня Шукав? Я мигом вытащил его и сбежал с горушки.

Там, в низине, за капустными грядками прошлой весной обстригли несколько старых ив. Они уже обросли молодыми побегами — стройными, тонкими, как камышинки. Я залез на иву и срезал одну такую веточку.

Я уселся на зеленой сочной мураве и взялся за работу. Светило яркое солнце, вокруг цвели одуванчики. Мне было так тепло и хорошо. Я тут был совсем один, лишь зеленые травы обнимали меня своими мягкими руками.

Долго пришлось мне вырезать и обстругивать, покуда гладкая палочка не приняла форму дудки. Тогда я положил ее на колено и черенком ножа стал по ней безжалостно колотить. Я колотил в такт и повторял без передышки волшебную присказку, а то бы кора не отстала:

С каждым ударом светлая кора все темнела и темнела, оттого что на ней проступал сок. Потом я взял в зубы окоренный кончик и обеими руками стал дудку крутить. Крак! Теперь кора свободно крутилась вокруг сердцевины. Осталось выдолбить отверстие, чтобы воздух поступал к дырочкам, заткнуть тонкий конец колышком, и дудка готова.

Очень красиво гудит!

Закрыв глаза, я сидел на траве и, надувая щеки, играл на своей дудке. Колышек я то выдвигал, то задвигал поглубже. Так я менял звук, и дудка моя то гудела низким голосом, то свистела тонко-тонко. Краски и звуки! А вокруг — все так ярко, светло! Я наслаждался расцветом весны. Ведь и сам я был как молодой листок, что спешит раскрыться и плясать на легком ветру под солнцем.