Клара Ярункова - Единственная

Я налила воды в стакан и запила тетину таблетку. Зачем мне хранить ее до утра!

Плохо было то, что экзамены мы держали в чужой школе — имени Гвездослава. Когда мы в семь часов все вместе вышли со двора, нам было ужасно весело. Никто не хотел показать, что трусит. Мы оглядывали друг друга, с трудом узнавая — так все были разодеты. Даже мальчишки наши выглядят довольно представительно, когда причешутся мокрой гребенкой и наденут приличные костюмы.

Чем ближе к школе Гвездослава, тем больше нам попадалось девятиклассников. Они тянулись со всех сторон, и школа поглощала их, как индейский бог невинных девушек и юношей.

— Интересно, — выразился Шушо, — сколько нас выплюнет после обеда, размолотых на фарш!

Осел! Смех мигом смолк. Ясно, что перемелют, по крайней мере, половину. Ведь нас было не меньше тысячи! И вряд ли вся тысяча — сплошные феномены.

В вестибюле висели списки фамилий. Себя я нашла в четвертой группе. Ева была в первой, а когда она это прочитала, ей начисто отказали нервы. А мне тоже! Мы еще дома подробно разработали систему взаимопомощи, но как нам списывать через стенку — этого не предусмотрели. Не так мы себе это представляли…

Мы стояли совсем убитые, и нас не радовало даже то, что девятиклассников по спискам оказалось не тысяча, а только пятьсот, и следовательно, перемолотых будет не больше двухсот пятидесяти. В их числе наверняка окажемся и мы с Евой…

Стоим это мы так понуро, вдруг перед входом тормозит такси, и из него выскакивает… моя мама! Озирается как коршун, и все пялят на нее глаза. Я вздрогнула, словно меня по голове грохнули, и пошла ей навстречу. Что это ей взбрело на ум? Какой позор! Что только люди подумают?!

— Ты забыла дневник, — закричала она, увидев меня. — Не знаю, где у тебя голова: с собой только и надо было взять, что дневник, а его-то ты и забыла!

— Тише, мама, — я покраснела, потому что, факт, глупо вышло — наверное, я единственная из всех забыла дневник.

— Если экзамены затянутся, — не отставала мама, — возьми что-нибудь в школьном буфете. Не сиди голодная!

— Хорошо, — я начинала нервничать. — Только уходи!

Но мама направилась к вестибюлю, а этого я никак не могла допустить.

— Туда нельзя, мама, — сказала я. — Прошу тебя, уходи!

— Вот еще — нельзя! — не сдавалась она. — А если у меня тут две знакомые учительницы!

О господи! Даже мама бывает порой ужасной! Знакомые учительницы! Этого не хватало.

— Не вздумай заходить в учительскую или еще куда-нибудь! — крикнула я, но так, чтоб никто не слышал. — Если не хочешь окончательно меня убить, садись в такси и уезжай! Пожалуйста, мамочка!

Тогда она наконец послушалась, села в машину и укатила.

По школьному радио нас пригласили в классы, и тут мы увидели Бабинскую — она выплывала павой. Она оказалась в одной группе с Евой, и это могло кончиться только плохо.

Письменные работы я кончила первой и, кажется, написала хорошо. Но я точно знала, на каком примере засыплется Ева. Во время перерыва я пошла к ней проверить. Я ошиблась. Она погорела не только на первом, но и на втором примере. Это было страшно, потому что примеров дали только три.

— Ты должна блеснуть на устном, — подбадривала я ее. — Дай я напишу тебе формулы на ладошке: ты посматривай на них и думай, что тебе подсказывают. Скажи сама себе, что терять тебе нечего, в худшем случае провалимся. Все время вбивай себе это в голову и увидишь — перестанешь трястись. Ну же!

Я даже не знала, что у меня такие хорошие нервы! Когда все началось, мои страхи совершенно улетучились, и я ко всему подходила с холодным спокойствием.

Устные испытания проходили после обеда. Однако мы не пошли домой. Мы прогуливались около школы, исписывая формулами разные части тела.

И второй шаг в жизнь вышел у меня удачным. На все вопросы я ответила без ошибки.

Наша группа освободилась раньше, и я подождала Еву. Она вышла, сияя улыбкой, и похвалилась, что ей достались самые трудные вопросы, но она на все ответила. Это меня обрадовало, но потом я стала сомневаться — вдруг ей так только показалось. Но уж когда Ева по дороге домой начала подтрунивать над тем, как я побледнела от страха, а ей все нипочем, тогда только я поверила, что ей повезло. Она уже совсем была в своей тарелке, и хвасталась, и меня жалела, что у меня такие никудышные нервы. Мы даже немножко поссорились, но не очень. Слишком я хорошо ее знаю!

За письменную по математике Ева уже совсем перестала переживать. Зато я — нет!