Юз Алешковский: Дедушка и музыка

— В каждом дереве душа есть, — сказал дедушка, подмигнув мне.

После ужина мы с археологом залезли на сеновал, легли рядом, но разговориться не могли. Только я спрашивал: «А как, по-вашему?» — он перебивал меня: «Тихо… тихо!» — и наконец сказал:

— Гармошка тоже чудо… Как выводит! Словно тоненькая струна между ней и моим сердцем… и страшно, если она разорвется. Вот ты, Егор, говорил о моделировании чувств в электронных машинах… Да какие там к черту машины, когда один человек не может смоделировать свое чувство в другом человеке! Бред! А почему? Ответь мне — почему?

— Машина-то сможет, а почему вы думаете, что человек не может?

— Ха… действительно, почему я так думаю? — растерялся археолог. — Ах, нет! Это — невозможно. Невозможно!

— А вы пробовали? Почему невозможно?

— Вот вырастешь, Егор, тогда узнаешь… Тогда ты узнаешь, что такое… Но давай спать.

У него, как у гармошки, у самого в голосе были страдания.

— Тогда скажите, в чем секрет музыки? — не отставал я.

— Я лично считаю, что она дарит нам ощущение бесконечности. Ведь так просто ее нельзя представить. Невозможно. И еще… помогает нам открывать в себе настоящие чувства… А каждое настоящее чувство, Егор, бесконечно… Увы! Это так.

— Еще немного, и вы бы покончили с собой? Вас удержало искусство? — спросил я, вспомнив слова из завещания Бетховена, о которых, мне рассказал Жуков, когда мы после истории с Мордаем возвращались домой.

— Это не совсем так. Но в моем положении нельзя не сказать музыке спасибо.

— А почему музыка разная? Бетховен, Чайковский, и джаз, и гармошка… Гармошка от слова гармония? — спросил я.

— Сплю… сплю, — прошептал археолог, — не видать мне ответного чувства. Я скорей поверю, что его в машине смоделируют!

— Все же вы попробуйте. Это же интересно, смоделировать свое чувство в… том человеке. А не удастся — в другом, подумаешь! Вы только для опыта попробуйте!

Археолог ничего не ответил и заснул, наверное, для того, чтобы его не мучило бесконечное чувство…

«Хороший он человек. А влюбляться я лично никогда не буду. Зачем мне так мучиться?.. Но мама же полюбила моего отца. Как там они? Надо им написать, чтобы прислали пластинок. Напишу, что у меня появился волчий аппетит и лучший друг — Жуков… И что здесь «приют спокойствия, трудов и вдохновенья»… и что вырасту до осени… и вообще: почему бы мне не остаться в деревне… буду на лыжах в школу ходить, умываться снегом… Кружок бионики и кибернетики организуем. Тут полно бабочек, жуков и лягушек для опытов… Про Норда напишу, и про дедушку, и про археолога, и про Риту, и про Сенашкина… все напишу. А может, мне стать писателем или композитором?.. И моделировать в людях всякие бесконечные чувства? Археологу я помогу. И смоделирую в Рите ответное чувство. Все-таки с людьми легче, чем с машинами!» — подумал я и тоже уснул.

Проснулись мы все поздно и на пруд решили сходить вечером.

Дедушка и археолог дали мне денег и послали в сельпо за консервами.

По дороге я забежал к Жукову. Он возился с конурой Норда. Норд зарычал и рванулся с цепи, услышав мой голос.

— Цыц! Свой! — сказал Жуков и открыл мне калитку.

— Чем ты тут занялся?

— Вот, — Жуков показал на связку серых дощечек, с одной стороны обрезанных полукругом. — Дранка с церкви. Лемех называется. Отнесу обратно.

Я хотел сказать, что все возвращается на круги своя, но не сказал, — Жуков понимал это не хуже меня.

От конуры остался только каркас, и Норд грустно смотрел на него. Мне захотелось для начала смоделировать чувства в Норде.

— Норд! Мы тебе новую построим, — сказал я.

Норд зарычал.

— И не рычи. Я тебя люблю. Понимаешь, люблю, — говорил я, а сам думал, что вот так же и археологу нужно действовать. — Ты хороший пес. Ты самый красивый и умный пес на всем белом свете. Посмотри мне в глаза… не стесняйся. Я тебя люблю и ты меня люби… Если я уеду, честное слово, буду присылать тебе посылки с костями. Хочешь? Видишь, я тебя глажу, глажу. А ты? Дай лапу и будем друзьями навек! Ну, дай, дай… Норд вилял хвостом, внимательно слушал меня, но лапу не давал.

Жуков засмеялся, а Норд подошел и лизнул ему руку, а на меня взглянул виновато, словно говорил: «Ты уж прости».

«Да-а… Меня он никогда не полюбит больше, чем Жукова. И если у археолога такая же история — плохо его дело», — подумал я и сказал:

— Приходи через полчаса. Вместе пойдем церковь смотреть. Сеанс я сам проведу. И тебе помогу дранку нести.