Бердибек Сокпакбаев: Аяжан

— Нежданно погубила меня простуда... Когда поте­ряешь слух на оба уха, жизнь — не в жизнь, — закончи­ла она печально.

А то, что случилось потом, похоже на сон.

Прошло пять дней, и почтальон принес в дом Ораза маленькую посылочку из Алма-Аты. В этой посылочке было... лекарство. Два маленьких пузырька, запечатан­ные белой металлической пробкой. Они бережно завер­нуты в вату, чтобы не разбились дорогой. Надпись на этикетке — «Eritromicini». В пузырьках — белые, точно сахар, таблетки величиной с пуговки.

Кулиша обрадовалась так, как радовалась она при рождении своего любимого сына Ораза.

В посылке вместе с лекарством лежало и письмо.

«Кулиша-апа, здравствуйте! Я был очень огорчен вашим несчастьем. Читая ваше письмо, вспоминал дале­кое детство, оставленное в вашей долине под горой. Раз­ве я разлучался в детстве со своим другом Азимжаном? Неразлучны мы были. А вы, Кулиша-апа, вы были род­ной матерью ему и мне. Все, все вас любили за вашу доброту и мягкий характер. Разве я смогу забыть дни, которые провел в вашем доме, разве забуду я щедроты ваши?! Дорогая Кулиша-апа, помните такой случай: мы утопили в реке ваше корыто, играли, сделав из него пароход, на борту даже надпись была «Челюскинцы». Тогда, вместо того, чтобы наругать нас как следует, вы сказали только: «Самая большая находка, что вы, милые «моряки», остались живы. Пусть будет старое треснувшее корыто жертвой за ваше спасение и здо­ровье!»

Эти слова до сегодняшнего дня живут в моей душе. Да, немало пришлось натерпеться вам от нашего мальчишеского сумасбродства! Теперь о вашем лекарстве.

Здешние врачи хорошо отзываются о нём. Говорят, по­могает. Посылаем два флакона. Попробуйте, примите. Если нужно, еще вышлем. Удачи вам, исцеления! От всего сердца желаем скорого выздоровления!

С уважением, Дарибай».

Письмо папы Аяжан разбередило материнское чув­ство Кулиши. Ей казалось, что не чужой человек, а ее любимый Азимжан, погибший на фронте, будто ожил и подает ей руку помощи, проявляет заботу о ней...

В этот день Кулиша приняла три таблетки лекар­ства, которое ждала с таким нетерпением. На вкус таб­летки были горьковатые. На следующий день снова три таблетки, еще на следующий — снова. День за днем, день за днем...

И вдруг...

Кулишу разбудило громкое мычание коровы под окном. Вздрогнув, открыла глаза и долго не могла по­нять, что случилось. Наступило утро, светло, в окнах летнего солнца полным-полно.

«Во сне приснилось», — подумала Кулиша.

В это время она ясно услышала: «тик-тик, тик-тик»... Оглянулась и увидела будильник на столе. Он громко тикал.

Кулиша испугалась. Не понимая, во сне это или на­яву, она беспомощно оглядывалась, будто ничего не узнавая. С улицы доносился лай собак.

Кулиша подняла голову и провела рукой по подуш­ке. На своей кроватке, похрапывая, спал Ораз. «Нет, это не сон, это наяву».

Возле окон опять промычала корова. И настолько громко было это мычание, что, казалось, задрожали стены.

Залаяли собаки...

Нет, не сон, не сон!

Кулиша закричала громко, не помня себя от радости:

— Ораз, Оразтай!

— Что, апа! — соскочил Ораз с постели.

— Ораз, Оразтай... Милый мой...

— Что, что такое, апа?! — закричал Ораз, испугавшись.

Но Кулиша не могла вымолвить ни слова... По улице промчался автобус, гремя, громыхая вовсю. Здесь-то Кулиша-апа пришла в себя:

— Оразжан, я слышу! Все слышу! И корову, и соба­ку, и автобус — так ведь? Я все, все слышала! Золото мое, это не сон?!

...Сегодня в доме старика Сарыбая встали очень рано, чтобы всей семьей проводить Аяжан и посадить ее в автобус, идущий в Алма-Ату. Вдруг настежь распах­нулись двери и, запыхавшись, вбежала Кулиша. Одета она наспех, вся взбудораженная, на глазах слёзы! Напу­гав всех, она подбежала к Аяжан и горячо обняла ее:

— Душа моя! Акжолтай моя! Золотце мое!

В доме никто ничего не понял, все всполошились:

— Что с ней?! — спрашивали они друг друга.

— Воскресла, воскресла из мертвых. Я снова слышу, я же была потухшая свеча! Кто только привел в наш аул эту Акжолтай? Спасибо ей, уши снова слышат, сно­ва вернулись к жизни, я стала человеком...

Жаркие слезы радости градом катились из глаз Кулиши:

— До свиданья, милая Аяжан!

Келни — сноха