Станислав Востоков - Дзын

Навалившись мощными локтями на прилавок, бухгалтер из райцентра сверяла записи в своей счетной книге. Все ли получили заработанное? Получалось что все. Только молодой слесарь Константин Крыжовников еще не приходил. Тут открылась дверь магазина, и вошел как раз молодой слесарь Крыжовников.

Тамару Эдуардовну оранжевый платок Крыжовникова сильно потряс. Сама-то она в лисьей шубе ходила. Но еще больше изумили Костю лермонтовские усы бухгалтерши.

— На поэта-то как смахивает, — удивлялся Костик. — Не на Пушкина ли?

— Он, наверное, беженец, — размышляла в свою очередь Тамара Эдуардовна. — Ходить не в чем. Вот на зарплату-то и купит.

— Фамилия? — спрашивает бухгалтерша.

Костик с трудом оторвал взгляд от небольших усов и переместил его на располагающиеся выше глаза. Они были пронзительные. Как у участкового Семашко. Только у дяди Василя усов не было.

— Крыжовников, — говорит Костик. — К. В.

— Кирилл Владимирович? — интересуется бухгалтер.

— Константин Викторович, — объясняет Крыжовников.

— Ну, что ж, тогда получай зарплату.

Тамара Эдуардовна ткнула мощным указательным пальцем в счетную книгу и попала прямо в пустое пространство между надписью "Крыжовников" и цифрами "1.500".

— Распиши-кось.

Пока молодой слесарь Крыжовников расписывался, Тамара Эдуардовна сильно сомневалась, что он все-таки Кирилл Владимирович, но отчего-то не хочет в этом признаться.

— Тыща пятьсот, — объявила бухгалтерша, крупно плюнула на пальцы правой руки и принялась отсчитывать деньги.

Бухгалтеры всегда плюют себе на пальцы правой руки. Конечно, если они не левши.

— Чой-то много, — вдруг говорит Костя. — Мне, пожалуй, восьмисот хватит.

К этому моменту усатая бухгалтерша добралась до пятисот пятидесяти пяти рублей и остановилась передохнуть. Тамара Эдуардовна работала давно и в разных организациях. Она привыкла, что людям денег не хватает. То, что кому-то переплатили, Тамара Эдуардовна слышала в первый раз. И это ее совсем не обрадовало. Ей-то платили как раз за то, чтоб она все деньги, сколько посчитано, другим отдала. Не больше, конечно, а все же и не меньше. В соответствии с бумагами.

— Не на базаре, — сказала бухгалтерша. — Ишь, расторговался.

Она плюнула на правую ладонь второй раз и стала считать дальше. Купюры были мелкие. Считать приходилось долго, а уж плевать — часто.

— Нет, — снова говорит молодой слесарь в странном оранжевом платке. — Вы мне только восемьсот давайте. Чего мне с остальными-то делать?

— А чего хочешь. Хоть на лоб себе клей.

— Дак кабы одна купюра можно и на лоб. А у вас их пачка. Их только на спину лепить, как горчичники.

— Можешь на спину, — отвечает бухгалтерша и считать продолжает. А купюра-то совсем мелкая пошла. По десятке.

Тамара Эдуардовна утомленно остановилась. Дала пальцам немного отдохнуть.

— Что ль торгуешь чем? Приторговываешь?

— Слесарю. Деталь точу.

— А, деталями приторговываешь, — смекнула Тамара Эдуардовна.

— Не, мы их в трактора вставляем. — И, подумав, Костя добавил: — Чтобы ездили.

— Интересно как, — подумала бухгалтерша, — не приторговывает и денег не хочет. — Может больной? — вдруг испугалась она. — С рельсов сдвинутый? В оранжевом платке ходит.

Однако лицо у молодого слесаря было светлое. И даже мудрое.

— Теть, вот ты всю зарплату проедаешь? — вдруг спрашивает слесарь Крыжовников.

— Всю не проедаю. А треть — пожалуй.

— А остальное куда ж?

— Коммунальные платежи нынче велики.

— Нешто, такие большие?

— Немалые, — подтверждает бухгалтерша. — А ведь еще дача имеется недостроенная. Знаешь, туда сколько материалу надо?

Видно, материалу требовалось много.

— Шубу надо брать, новую. В этой-то ходить стыдно.

Между тем в лисьей шубе Тамары Эдуардовны было бы не стыдно ходить и русскому царю.

— А чем же эта нехороша?

— А тем, что на лису мода кончилась. На норку началась.

Тамара Эдуардовна снова смочила пальцы и стала листать денежную стопку. Со стороны казалось, что в шубе бухгалтерше стало жарко и поэтому она обмахивается китайским зеленым веером.

— А вот помрете, — сказал вдруг Крыжовников. — На кой вам, мертвой, шуба и дача?

Зеленый веер замер. Стих сухой шелест купюр. Будто кто-то шел по усыпанной осенними листьями дороге и вдруг отчего-то остановился.

— Как так, помру?

Видно, помирать Тамара Эдуардовна не собиралась.

— А так, — наседал Костя. — Скоропостижно.

Страшно сделалось бухгалтерше из райцентра. Ей привиделось, что она вдруг умерла, а дача и шуба продолжают жить на этой земле. И живут в даче совершенно не знакомые, неприятные люди, одетые в ее лисью шубу.