Роальд Даль - Мальчик. Рассказы о детстве

Я поглядел направо. Мальчика за соседним столом звали Добсон. Он был мой ровесник и славный малый. Даже теперь, шестьдесят лет спустя, я все еще помню, что отец Добсона был врачом и что этот Добсон жил в Аксбридже, в графстве Миддлсекс.

Я мог дотянуться рукой до парты Добсона — настолько до нее было близко. И я подумал, что можно рискнуть. Голову я склонил к парте, но при этом очень старательно следил за капитаном Хардкаслом. И когда мне показалось, что наставник отвернулся, я приставил ладонь трубочкой ко рту и зашептал:

— Добсон… Добсон… Перышко взаймы дай, а?

И вдруг наверху зала все взорвалось. Капитан Хардкасл вскочил на ноги и, тыча указательным пальцем в меня, закричал:

— Вы разговаривали! Я видел, что вы разговаривали! Не вздумайте отпираться! Я точно видел, что вы разговаривали, прикрыв рот ладонью!

Я оцепенел от ужаса.

Все перестали писать и стали оглядываться.

Лицо капитана Хардкасла поменяло расцветку с красной на густо-фиолетовую, и он все время дергался как бешеный.

— Будете отпираться? — кричал он.

— Нет, сэр, н-н-но…

— Так он еще и отпирается! Признавайтесь: вы болтали! Вы хотели, чтобы Добсон вам помог с сочинением, верно?

— Н-нет, сэр, я не просил его об этом. Я не болтал.

— Понятно, он, конечно, не болтал! А кто же, спрашивается, звал Добсона? Или вы решили полюбопытствовать, как его здоровье?

Надо еще раз напомнить читателю, сколько мне тогда было лет. Не был я самонадеянным четырнадцатилетним юнцом. И двенадцати- или хотя бы десятилетним я тоже не был. Мне было девять с половиной, а в таком возрасте человек, как правило, еще плохо оснащен для противостояния взрослому мужчине с оранжево-красной шевелюрой и бешеным нравом. И не остается ничего иного, кроме как трястись и заикаться.

— У… у меня перышко сломалось, сэр, — прошептал я. — Я… я… хотел попросить у Добсона д-докторугое, ес-с-ли у него есть запасное, сэр.

— Вы лжете! — заорал капитан Хардкасл, и в голосе его слышалось торжество. — Я всегда знал, что вы врунишка! Да еще и болтун!

— Перышко мне т-только нужно было, сэр, и все.

— На вашем месте я бы лучше молчал! — громыхал голос с возвышения. — Вы только увеличиваете свои неприятности! Даю вам «полоску»!

Эти слова предвещали мне жуткую, страшную участь. «Даю вам полоску!» Я кожей ощущал прилив сочувствия со всех сторон — каждому было меня жалко. Но никто даже не пошевельнулся и не издал ни звука.

Тут мне придется объяснить вам систему «звезд и полос», действовавшую в школе св. Петра. За очень хорошую работу вас награждали четвертью «звезды», и перед вашей фамилией в списке учеников на доске объявлений ставилась цветным мелом красная точка. Когда четвертушек становилось четыре, красная линия соединяла точки между собой, и у вас получалась целая «звезда».

За очень плохую работу или неподобающее поведение вы получали «полосу», и это автоматически означало, что директор вас вздует.

У каждого наставника было две тетрадки с бланками для четвертушек звезды и для полос; они эти бланки заполняли, подписывали и вырывали в точности так, как чеки вырывают из чековой книжки. Бланки звезды были розовыми, а бланки полос — какого-то зловещего сине-зеленого цвета. Мальчик, получивший звезду или полосу, прятал заполненный бланк в карман, и на следующее утро после молитвы директор вызывал получивших, и те выходили из строя и отдавали их директору. Получить полосу считалось серьезным наказанием, и их давали редко — за неделю, как правило, ими удостаивали не более двух-трех учеников.

И вот теперь капитан Хардкасл вручал такую полосу мне.

— Подойдите сюда, — приказал он.

Я вышел из-за парты и побрел к возвышению. Он уже успел вытащить сине-зеленую тетрадку для полос и начал заполнять один из бланков. Писал он красными чернилами, а в графе «Причина» написал: «Разговоры во время выполнения домашнего задания, попытки пререкания и ложь». Расписавшись, он вырвал заполненный бланк, а потом еще долго заполнял корешок бланка. Наконец, держа этот ужасный клочок сине-зеленой бумаги в руке, он помахал им в моем направлении, но на меня не глядел. Я взял бланк и вернулся к своей парте. Вся школа во всей глаза следила за тем, как я иду.

До конца часа домашних заданий я сидел за партой и ничего не делал — без перышка как я мог написать хоть слово для «Истории жизни одного Пенса»? Пришлось дописывать свое сочинение на следующий день, пока остальные играли на спортплощадке.