Валентин Мясников - Операция Муравей

— А я, видишь, уже и Катю на стульчик посадила, пусть слушать не мешает. Да смотри про зайчонка не забудь…

Пока мама ездила на совещание, папа столько удивительных историй вспомнил, что из них получилась книжка. Вот эта самая.

Случилось это давно, так давно, что тогда ещё шла война с фашистами и папу звали не Николаем Егоровичем, как сейчас, а просто Колей.

Жизнь у Коли была нелёгкая. Отец на фронте воевал, мама с кровати не поднималась — болела, и все заботы по дому на него одного легли. И за хворостом в Гремячий лес ходил, и воду из колодца таскал, но главное — о еде заботился. А с нею, с едою, было трудно. Потому что хлеб бойцам отправляли, чтобы они не голодали, крепче врага проклятого били.

Спасибо, односельчане поддерживали. Кто пригоршню муки даст, кто пяток картофелин, а один раз соседка тётя Лиза целых полкаравая хлеба принесла!

Ой, как обрадовался Коля! Не за себя обрадовался — за маму. Сам он мог и день и два натощак прожить. Приходилось — выдерживал. Маме же без еды никак нельзя. Очень уж ослабла. Поэтому самые сытные, самые вкусные кусочки ей отдавал. И всё равно положили её в больницу.

Пришла тётя Лиза.

— Пойдем, Колюнька, жить к нам. А то как ты один-то?

Коля даже обиделся немножко:

— Что я, маленький?

— Большой, Колюнька, большой. Скоро вон в школу пойдёшь, — улыбнулась тётя Лиза, а сама рукавом платья украдкой глаза вытерла.

«Плачет, что ли? — удивился Коля. — Чего это она?»

Оказалось, тёте Лизе очень хотелось накормить Колю мясным бульоном, а где взять, не знала. Вот ей и было обидно.

— Поел бы, — говорила, — раза два, глядишь, окреп бы. А то уж больно ты, Колюнька, худенький да бледненький. Ветерком тебя шатает.

— Чать не умру, — успокоил Коля тётю Лизу. — Жатва скоро начнётся, новый хлебушко будет.

— Будет, Колюнька, непременно будет. А бульончиком всё равно не худо бы тебя накормить…

И накормила бы, если б не произошла вот такая история.

Вышли колхозницы на опушку Гремячего леса рожь убирать — мужчины-то все на фронте были. И Коля рядом с тётей Лизой трудился — снопы вязать помогал. Хорошо трудился, старательно, да только беда: когда нагибался, кружилась голова, из глаз жёлтые, зелёные, красные искорки сыпались. Как — неизвестно, но тётя Лиза догадалась об этом, сказала:

— Ты посиди, Колюнька, посиди, отдохни малость.

Опустился Коля на землю, руками колени обнял, голову на них положил, зажмурился. Только недолго ему пришлось отдыхать. Женщины зашумели, на разные голоса закричали:

— Смотрите, смотрите, лопоухий!..

И верно, по стерне зайчонок прыгает. Неторопливо прыгает, близёхонько. Бестолковый, видно, ещё был, людей совсем не боялся. А тётя Лиза уже команду подает:

— Окружайте его, подружки, окружайте!

Образовали женщины живое кольцо, стали сжимать всё туже, туже. Понял зайчишка, что дело его плохо, да поздно. Поймали глупенького и Коле отдали.

— Держи крепче, — сказала тётя Лиза, — домой придем, сварю, поешь мясца досыта — голова кружиться не будет.

Притиснул Коля к себе зайчонка, а он, чудачок, не вырывается, притих, лишь длинные уши шевелятся да сердечко суматошно колотится: ёк-ёк, ёк-ёк-ёк! Того и гляди совсем разорвётся. Погладил его Коля, шепнул:

— Ты не бойся, глупый, не бойся…

Посмотрел налево, посмотрел направо — никто за ним не наблюдает, опустил маленького пленника на землю, руки разжал. А зайчишка сидит, не шелохнётся: так перепугался, что и соображать перестал. Тогда Коля взял и легонько щёлкнул косоглазого по спине. Тут он опомнился, побежал. Прыг-скок, прыг-скок, через канавку, через бугорок, прыг-скок — и в лесок!..

Пришёл вечером Коля к маме в больницу, рассказал обо всем. Приподнялась она на кровати, обняла его за плечики, к себе притянула.

— Только, говоришь, у глупенького пятки засверкали?

— Засверкали, мама. А ушки крепко-крепко прижал.

— И прямо в лесок?

— В лесок.

Мама сняла руки с Колиных плеч, снова положила голову на подушку, сказала тихо:

— Вот и хорошо… Теперь, дурашка, умнее будет.

У бабушки Серафимы гусей было много, но по-настоящему она любила только одного. Звали его Барон, и был он такой гордый, важный, голосистый. Выгнет свою длинную шею, закричит «га-га!» — на всё село слышно. И надо же случиться, что именно Барон пропал. Ох и расстроилась бабушка Серафима. Пришла вечером к папе, давай его укорять: