Хосе Мария Санчес-Сильва - Марселино Хлеб-и-Вино

Марселино смотрел из дверей монастыря, как идёт дождь, и думал о приближающейся зиме, наступления которой он совсем не хотел. Зимой всё становилось таким унылым! Птицы в большинстве своём исчезали, животные прятались по норам. У Марселино оставался только Мур, но тот был уже стар, играть не любил и порой только фыркал на своего друга. Размышляя таким образом, Марселино вспомнил о человеке с чердака. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он впервые его увидел. Марселино подумал, что с приходом зимы подняться туда уже не сможет, потому что монахи будут чаще находиться в доме, чем вне его, хоть они и не боятся ни грозы, ни дождя, ни мороза, и каждый день выходят по своим делам. Но возвращаться они начнут раньше, а в доме станет тише, и его смогут услышать. Марселино решил снова подняться наверх и посмотреть на человека на чердаке, прежде чем наступит зима.

Он много думал о нём и строил самые разнообразные предположения. Во-первых, слезал ли тот человек когда-нибудь с чердака или всегда там и оставался, разведя руки и опершись о стену, как на протяжении стольких лет оставался в постели брат Негодный? Может быть, человек с чердака тоже болен? С одной стороны, Марселино с ужасом вспоминал тот миг, когда увидел его; с другой, ему было очень жалко, что тот человек совсем один и почти голый там, наверху, да, может быть, ещё и болен. От всего этого ему намного сильнее хотелось подняться и посмотреть получше. Конечно, братья говорили, что тот человек может унести его насовсем. Но если бы он хотел, — думал Марселино, — то мог бы сделать это уже давно. Сколько раз он оставался почти один в монастыре, в саду или в поле. Взрослому он не смог бы сопротивляться, и ему пришлось бы волей-неволей дать себя унести.

Когда закончился дождь и прошла гроза, Марселино уже решился. У него был план, и в плане этом нашлось место как для невидимого приятеля Мануэля, так и для Мура, который щурил полуслепые глаза возле самого очага на кухне.

— Слушай, Мануэль, нам надо наверх. Я всё сделаю, как в тот раз: пойду с палкой и с сандалиями в руке. Как дойду до двери, приоткрою её чуть-чуть и буду долго смотреть, не пошевелится ли этот. Если пошевелится — убежим. Если нет, я палкой открою ставни, и мы на него поглядим. А пока я всё это делаю, присмотри за лестницей, идёт? А то ещё вернутся братья и нас поймают.

Марселино ждал подходящего момента. Каждый раз, как он думал об этом, у него перехватывало дыхание. Но понемногу он привык и только внимательно вслушивался в разговоры братьев, чтобы лучше выбрать день своего следующего приключения.

Наконец этот день настал. Гроз больше не было, и монахи, как всегда по осени, были по горло заняты разнообразными приготовлениями к надвигавшейся зиме и прилагали, по повелению отца-настоятеля, все усилия, чтобы привести в должный порядок дом и собрать всё возможное подаяние. Зимы продолжались долго, и дороги, если не везло, становились совершенно непроходимыми. Случались годы, когда монахи оставались отрезанными от мира в своём монастыре по месяцу и даже больше, из-за снега, ветра, страшного холода и тому подобных причин, — и всё это время, конечно, никто не мог принести им ничего съестного. Таким образом, пришло время борьбы с приближающейся зимой. Братия чаще бывала вне монастыря, так что наступило благоприятное время для планов Марселино. Жди он дольше, братья, чего доброго, начали бы ремонтировать монастырь, чинить крыши, утеплять окна и заделывать все остальные лазейки, куда мог бы проникнуть мороз.

Однажды, в довольно уже прохладный и хмурый день, Марселино воспользовался отсутствием большинства братьев. Как обычно, дома оставались, не считая брата Негодного, брат Хиль в саду да брат Кашка в кухне, которому велено было приглядывать и за воротами. Марселино загодя припас длинную палку, чтобы ощупывать ступеньки и, если до этого дойдёт, открыть с её помощью ставни на чердаке. Очень тихо и осторожно (но не прекращая разговор со своим приятелем Мануэлем) он поднялся по лестнице. На четвёртой или пятой ступеньке доска громко скрипнула под его босыми ногами; мальчик очень испугался, — а ведь и так сердце чуть не выпрыгивало у него из груди!

— Мануэль, осторожно! — сказал он своему невидимому другу и продолжил путь наверх.

На этот раз мальчик не стал тратить время на чулан, а направился прямо на чердак. Он осторожно толкнул дверь, уже зная, что, открываясь, она страшно скрипит, и замер, пытаясь услышать хотя бы дыхание того человека внутри. Но нет: молчавший Марселино только и слышал, что стук собственного сердца, которое билось всё быстрее. Приоткрыв дверь ещё немного, он, как в прошлый раз, просунул в неё голову и внимательно всматривался, а слышать мог даже тихие-тихие звуки в деревянной стене, какие издают жучки-древоточцы. Наконец ему удалось различить очертания большого человека — всё там же, где в прошлый раз; никакого дыхания, однако, по-прежнему не было слышно. Казалось, человек смотрит на Марселино; но глаз его мальчик не видел, очень уж было темно. Чтобы проверить, что тот будет делать, Марселино просунул палку в щель и принялся двигать её в направлении человека. Ему было очень страшно, но хотелось знать, что же будет. Палка ткнулась человеку в ноги, и ничего не случилось. Уж конечно, этот человек болен или, может быть, мёртв. Марселино решил войти, но перед этим обернулся к лестнице и сказал тихо-тихо: