Сесилия Джемисон - Леди Джен, или Голубая цапля

— Мисс Пип! Мисс Пип! — затараторила она. — Кто-то снял дом напротив нас и уже переезжает туда. Я видела женщину в черном, мужчину и маленькую девочку. У девочки желтые волосы и в руках длинноногий гусь. И как она с ним возится, — наверное, очень любит!..

— Замолчи, Мышка! Ступай дело делать! — прикрикнула Пепси, сама чересчур увлеченная происходящим на улице, чтобы слушать болтовню маленькой негритянки. — Точно я без тебя ничего не вижу. Поди лучше убери кухню: мама, того и гляди, вернется домой!

— Я убрала уже, все убрала, мисс Пип, и только что вышла отдохнуть на скамеечку перед домом, смотрю — она грязная-прегрязная. Позвольте мне ее теперь же вымыть, мисс Пип, я мигом все это устрою!

— Пожалуй, ступай, — сказала, снисходительно улыбаясь, Пепси, — но помни, чтобы на кухне было все в порядке к приходу мамы.

Такое событие, как появление новых жильцов, считалось настоящим происшествием для жителей улицы. Пепси очень хорошо поняла, что стремление Мышки именно теперь мыть лавку перед домом — это невинная хитрость: ей хотелось поглазеть на новых жильцов.

Наконец, мебель и другие вещи внесли в дом, остались два больших сундука, которые с трудом втащили в дверь.

Как только фургон разгрузили, входную дверь захлопнули и заперли изнутри. Любопытные прохожие разошлись, но Пепси со своего наблюдательного пункта продолжала следить за приезжими. Она видела, как Эдраст с корзинкой в руках вышел на улицу, и решила, что он отправился на базар. Дама в черном прикрепляла кружевные занавески на окно, и Пепси подумала, что в этой комнате будет гостиная. Одна штора оставалась поднятой до позднего вечера, а другую так и не поднимали.

Наступил вечер. Пепси забыла о своем занятии — изготовлении конфет, но мать оставила это незамеченным: Маделон было понятно невольное внимание дочери и Мышки к новым соседям. На следующее утро Пепси проснулась раньше обычного и так спешила усесться на свое место у окна, что мать едва успела одеть ее. Выглянув на улицу, она убедилась, что и двери, и ставни соседи еще не открывали.

Но вот штора поднялась, и на стекле появилось курьезное объявление. На куске белого картона, вставленного в рамку, было написано красными чернилами:

ТОНКОЕ МЫТЬЕ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТСЯ,

И ЗАКАЗЫ ВСЕХ СОРТОВ.

Пепси удалось рассмотреть, что в комнате стояли столы с кусками кружев и кисеи, картонками, здесь же лежали груды детских нарядных платьиц, фартучков, дамских воротничков, манжеток и носовых платков. К окну был придвинут длинный стол, где в порядке лежали катушки для швейной машины, пуговицы разных размеров, тесемки, ленты, мотки шерсти — это был мелкий товар, необходимый при шитье женского туалета.

Приводя в порядок разнообразный товар, дама в черной юбке и белоснежной блузке внимательно все осматривала, стараясь что-то передвинуть, переставить, переложить, чтобы придать комнате более нарядный вид. Наконец, осталось ждать появления заказчиков.

Только теперь, впервые после смерти молодой вдовы, остановившейся у нее в Гретне, мадам Жозен вздохнула свободно и почувствовала под собой почву. Все устроилось именно так, как предсказывал Эдраст: случайная гостья покоилась в склепе, а ее дочь была слишком мала, чтобы сообщить какие-либо сведения о своей семье; она даже не помнила ни имени, ни фамилии родителей, потому что после тифа память ей изменила и она ничего не могла вспомнить о своем прошлом. Леди Джен до того стала слаба и апатична, что ее ничто не интересовало, кроме голубой цапли, с которой она не расставалась. Сознавала ли она свою потерю, горевала ли о матери — Жозен не могла понять. В первые дни по выздоровлении девочка все время звала мать и плакала. Боясь, чтобы ребенок вторично не занемог, Жозен, лаская малютку, уверяла, что мама уехала ненадолго и, оставив ее с тетей Полиной, велела быть умницей, слушаться и любить тетю, пока сама не вернется.

Леди Джен, отодвигаясь от Жозен, пристально всматривалась в улыбающееся лицо хозяйки, но ничего ей не отвечала. Девочка не забыла прошлого, как это думалось Жозен, и не верила ни одному ее слову, но она не вполне понимала, что с ней происходит. Сомневалась ли девочка в выдуманной истории или тосковала — никто этого не мог угадать. Она оставалась невозмутимо спокойной и послушной. Смеяться леди Джен как будто разучилась, но и плакала редко. Никому в доме она не мешала и, казалось, не замечала всего, что вокруг происходило. Убитая горем и недавней болезнью, прежде веселая, остроумная девочка точно переродилась.