Сесилия Джемисон - Леди Джен, или Голубая цапля

На улице Добрых детей в Новом Орлеане все знали Пепси и ее мать. Пепси была убогой от рождения, а ее мать Маделон — или «Вкусная миндалинка», как ее прозвали дети, — считалась весьма почтенной среди соседей. Мать и дочь жили в небольшом домике на углу улицы, между аптекой и табачной лавкой. Дверь, окрашенная в зеленый цвет, вела на улицу; на улицу выходило и единственное окно, огражденное красивой чугунной решеткой. Окно было таким широким, что с улицы взрослый человек мог рассмотреть все, что находилось в комнате. Большая деревянная кровать на высоких ножках, с красным балдахином и кружевными накидками на подушках, занимала весь угол. Напротив постели красовался небольшой камин. На каминной доске стояли часы, две вазы с розовыми бумажными цветами, голубой кувшинчик и гипсовый попугай.

За этой комнатой находилась небольшая кухня, далее — дворик, окруженный забором, где Маделон приготовляла жареный миндаль и сладкие пирожки. Там же подросток-негритянка, по прозвищу Мышка, с утра мыла, жарила, варила и убирала, а при необходимости прислуживала мисс Пепси, если ее матери не было дома. Маделон торговала сладостями близ здания Французской Оперы, на улице Бурбонов.

В небольшой палатке на прилавке раскладывались жареный миндаль, особого сорта рисовые пирожки и орехи в сахаре.

С утра Маделон отправлялась в палатку с большой корзиной свежих лакомств, а к вечеру все это обычно было распродано. В ее отсутствие Пепси оставалась дома и сидела у окна в приспособленном для нее кресле на колесах. Каждый из живущих в этом районе знал Пепси. Все привыкли видеть у окна ее продолговатое, бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с крупными белыми зубами, сверкавшими, когда она улыбалась. Голова Пепси была непомерно велика и будто сжата приподнятыми кверху искривленными плечами. От пояса туловище Пепси было закрыто от глаз прохожих доской стола, придвинутого близко к ней. На столе Пепси очищала от скорлупы орехи и миндаль.

Сидя у окна, Пепси весь день проворно орудовала стальными щипчиками. Это занятие не мешало ей следить за тем, что происходило на улице. От зорких глаз девушки не ускользал ни один прохожий: одному она просто кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под ее окном, заводила разговор, — таким образом, почти всегда за решеткой ее окна кто-нибудь стоял. Пепси была весела и приветлива, за что ее все любили, особенно дети. Не подумайте, что она их не в меру одаривала орехами в сахаре! О, нет! У Пепси на первом плане было дело. Обсахаренные же орехи стоили денег: за десяток этого лакомства мать получала восьмую часть доллара, — тут не раскутишься! Детей же привлекал самый процесс работы: им нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу орехов и миндаля, ловко бросала их в кипящий сироп, который ставили перед ней в круглой фарфоровой чашке. Из рук Пепси быстро появлялись вкусные конфеты — она их нанизывала на проволоку и раскладывала для просушки на листах белой бумаги. Она так проворно работала, что тонкие белые пальцы точно летели от горки орехов к чашке сиропа и листу бумаги. В течение часа лакомств оказывалось так много, что можно было, пожалуй, осудить Пепси за скупость; казалось, трудно понять, как это не выделить глазеющим на нее ребятишкам хотя бы горсточку конфет. А между тем это было невозможно сделать. Когда наступали сумерки, в комнату спешила Мышка, чтобы взять пустую чашку из-под сиропа. Пепси внимательно пересчитывала обсахаренные орехи и миндалинки, записывала в маленькую записную книжку, сколько приготовлено конфет. Так пресекалось невольное поползновение юной негритянки полакомиться вкусными изделиями. Но, главное, Пепси должна была знать точно, сколько конфет она подготовила к продаже.

Затем Пепси доставала из ящика другую работу и непременно — колоду карт. Часто она принималась шить, и белошвейкой была замечательной. Когда Пепси уставала шить или работа была окончена, она обращалась к картам. Гран-пасьянс служил для больной девочки источником истинного наслаждения.

Так проходили дни: работа сменялась нехитрым развлечением, но всегда девочка выглядела счастливой, довольной! Хотя Пепси минуло уже двенадцать лет, мать относилась к ней, как к ребенку. Каждое утро перед уходом в лавочку на улице Бурбонов Маделон умывала, обувала и одевала Пепси, нежно и осторожно брала ее на руки и ловко усаживала в кресло-самокат.