Борис Раевский - По следам М.Р.

…На следующий день Витя, торжествуя, отнес вновь добытые сведения в редакцию.

— Дело! Красота! Орел! — выпалил Юрий Борисович.

Он обещал немедленно доложить обо всем редактору и посоветовал Вите на будущей неделе проследить за газетой.

Теперь у Вити появилась новая забота: каждое утро, до школы, он бежал на соседний угол к витрине с газетой. Чтобы не опаздывать в школу — а Витя сам себе поклялся больше ни за что не опаздывать — он приспособил мамин будильник. И теперь вставал на двадцать минут раньше обычного. Надо было успеть просмотреть все четыре газетных страницы, или, как называл их Юрий Борисович, «полосы».

Теперь Витя уже и не жил, а только следил за газетой. Правда, он ел, пил, спал, ходил в школу, как и раньше, но все это делал механически. А сам думал:

«Напечатают или нет?»

Он даже побледнел и осунулся. Так прошло пять дней, семь, десять…

«Не напечатают», — решил Витя.

Но статья, наконец, все же появилась. Правда, название ее звучало иначе: «Из провокаторов — в святые».

Статью читали все вместе на перемене. Читали и не узнавали. Не будь в углу страницы подписи, ребята, пожалуй, и не догадались бы, что это — Витина статья.

Вместо многочисленных ругательств по адресу Егора в редакции нашли более подходящие, хотя и не менее ядовитые слова. И оттого, что в статье были упомянуты документы, подтверждающие виновность Егора, становилось ясно, что все это чистая правда.

«Не зря редактор доказательств требовал», — подумал Витя.

Статья кончалась обращением к сектантам: поинтересуйтесь, мол, биографиями своих «святых» и подумайте, стоит ли доверять таким людям.

— А «довольно стыдно» выкинули, — грустно сказал Витя. — И вообще… Вроде как не я писал…

— Да, — усмехнулся Генька. — Как-то странно. Подпись твоя, а статья… какого-то дяди.

— А я так очень довольна! — воскликнула Оля. — И дедушка Рокотов будет просто счастлив! Главное, всем теперь ясно, что Христос Егор — царский шпик. А Михаил Рокотов — не предатель!

— Да, это, конечно, главное, — подтвердил Николай Филимонович. — Поздравляю, так сказать, с первым творческим успехом! — И он крепко пожал руку покрасневшему Вите.

А потом Николай Филимонович ушел в учительскую и позвонил в редакцию Юрию Борисовичу. Генька случайно услышал обрывки фраз:

— Нет, это не метод, — горячо говорил Николай Филимонович. — И если пришлось так сильно править статью, надо было перед опубликованием хоть вызвать автора, показать ему. Что? Да, ребенок, а все же автор. Да, да, с авторским самолюбием. И вообще — такими поступками вы подрываете уважение к газете, к печатному слову. Осознали? Ну, ну! Однако учтите: осознать ошибки — хорошо, не еще лучше — не делать их.

Однако история со статьей на этом не кончилась.

Сразу после школы Витя отправился в редакцию за газетой: Юрий Борисович обещал оставить для него два экземпляра. Стремительный секретарь сдержал слово и, выкладывая на стол из широкой папки хрустящие новенькие газеты, посоветовал;

— Звони! Через недельку! Могут быть отклики! Дам прочесть! А вообще — дерзай! Твори! Привет! — и он снова углубился в чтение узких, запачканных густой черной краской гранок.

И действительно, когда Витя дней через пять позвонил ему, в трубке послышалось:

— Приходи! Кое-что есть!

Юрий Борисович, как всегда, ставил ударение на каждом слове, и Вите казалось, что телефонная трубка даже подпрыгивала от такого множества восклицаний.

Откликов оказалось три.

В первом письме, написанном на листке, аккуратно вырванном из тетради в одну линейку, говорилось:

«Здравствуй, Виктор Мальцев!

Я тоже хочу быть следопыткой и открывать тайны. Я ужас как люблю открывать тайны и хочу с тобой переписываться. Не знаешь ли ты какие-нибудь нераскрытые тайны, а то мне самой никак не найти?

Есть ли в вашей школе домоводство? Оно мне очень нравится. Еще мне нравится артистка Изольда Извицкая и клоун Олег Попов. А кто нравится тебе?

Зина Парочкина».

«Вот дуреха!» — усмехнулся Витя.

Во втором письме корявыми «печатными» буквами было нацарапано:

«Побойся Бога и Христа! Не порочь избранников Господних. Помни о муках адовых, ожидающих грешника. Братья ничего не забывают, отольются тебе слезы праведников. Покайся, пока не поздно!»

Подписи не было.

Витя даже плюнул от возмущения, а потом обрадовался:

«Значит, заело братьев! Видно, это какой-нибудь «апостол» потрудился. А подписать-то — слабо! Сдрейфил!»