Радий Погодин - Лазоревый петух моего детства (сборник)

Лассунский газету долго рассматривал, качал головой, улыбаясь.

— Теперь ваши размышления видны и понятны. Самомнения у вас многовато, но все же неплохо. Вы не такие уж и тупицы, как я себе представлял.

Он их все же любил. «Вперед, мальчики, — говорил он в минуты затишья. — Вперед — к свету…»

Очнулся Алька на второй день. Разглядел брезентовый косой потолок, птицы над потолком пронзительно и заунывно кричали.

Настроение в палатке было сумрачное, насупленное. Да и сама палатка прищурилась как бы то ли от папиросного дыма, то ли от сырости. Майор Андрей Николаевич лежал, обложившись томиками Гарина-Михайловского. Майор-танкист сидел на тумбочке у входа, смотрел на природу слепым лунем. Капитан Польской в проходе жал стойку. Он касался носом пола и наливался при этом пунцовой натугой. Стойку он не дотягивал, но горделиво выпрямлялся, играл напоказ калеными мускулами и поджимал живот.

— Зачем вы столько затрачиваете силы? — сказал Алька. — Стойка — это так просто. Это — как взмах.

Андрей Николаевич шевельнулся резко, томики Гарина-Михайловского попадали на пол. Майор-танкист повернулся на тумбочке.

— Тише, бабушка, — прошептал капитан Польской и захохотал вдруг. Ну, фитиль! А-а… Ну, кто прав? — Он обсверкал соседей смурными глазищами. — Я ж говорил — все на пользу. — Подошел к Альке, погрозил жестким пальцем: — А ты, Аллегорий, обманщик. Пока ты целые сутки бредил и метался, мы все про тебя узнали. И про Ляльку узнали.

— Какую Ляльку! Иванову Ленинку, так она же когда уехала…

— Помолчи. Разговорился. На-ка, поешь.

Капитан Польской поставил Альке на живот тарелку тушеного мяса с гречневой кашей, и, пока Алька ел, он горделиво вышагивал по проходу в своих синих сатиновых трусах.

— Видали, он меня будет учить стойку отжимать, ну не наглец? Я, может, с пеленок стойку отжимаю. Я, может, сперва на руках ходить выучился, а потом уж как все люди. У меня в детстве рахит был от пресной пищи.

Андрей Николаевич протянул стакан с молоком и печенье «Мария», майор-танкист кинул яблоко. Капитан Польской сел на корточки — стойку жать, но вдруг выпрямился и сказал:

— Ну-ка ты, теоретик, разобъясни мне теорию.

Майоры насторожились. Алька сел поудобнее, откусил от яблока.

— Я бы вам показал. Только сейчас у меня силы нет… Вы поставьте руки поближе к ногам, лучше на одну линию. Только их выпрямите, и руки и ноги… Теперь подавайте плечи вперед. Сильнее… Голову на спину пока не тяните… Теперь брюшным прессом — разгибайтесь… Ноги не сгибайте в коленях…

Капитан Польской неожиданно для себя легко вымахнул в стойку.

— Сильно не прогибайтесь в пояснице, некрасиво, — сказал Алька.

В ответ последовал радостный вопль:

— Тихо, бабушка!

За этим занятием их застала высокая, грузновато-красивая медсестра с плавной, как бы тягучей походкой. Она и руками всплеснула плавно, и воскликнула с мягким распевом:

— Что же это такое!

А когда капитан молодцом предстал перед ней, и грудь выпятил, и руки в бока упер, упрекнула его:

— Капитан, вы не мальчик — все хорохоритесь. — Она мягко подтолкнула его к кровати.

Он по-детски брюзгливо залез под одеяло. Майор-танкист остался сидеть на тумбочке, глядя в небо с какой-то неживой тоской.

У майора Андрея Николаевича была желтуха. У капитана Польского язва желудка. У майора-танкиста что-то сложное, нервное. Причину его болезни соседи осторожно обходили и Альке подмигивали. Медсестра заглядывала к ним частенько, сидела у Альки в ногах. Их болезни как бы создавали иллюзию невоенной жизни, наводили ее на уютные воспоминания. Она поправляла салфетки на тумбочках, меняла цветы, затененно улыбалась и говорила мечтательно: «У нас уже печи протапливать начали. Березовым дымом пахнет. Розы на зиму лапником закрывают…» Глянув на часы, вздыхала с каким-то мягким укором и, сразу построжав, шла к своим основным делам.

На пятый день Альке разрешили вставать. Капитан Польской разглядывал его с протестующим удивлением, с каким разглядывают скелет.

— Рысак, — сказал он. — Фаворит… Тебе нельзя застаиваться. Сползай в операционную, там мой дружок доктором служит. Записочку ему передай. Организм у меня соскучился — пусть расслабляющего накапает. А если нету тогда пусть главврач гармонь отдает!

Алька надел свои брезентовые баретки. Капитан губами почмокал.

— У меня такие «джимми» имелись. Я их зубным порошком мазал. — Голос капитана утратил командирскую силу, в нем появился мягкий, ласковый всхлип. — Брюки имелись белые и рубашка «апаш»… в сочетании с загаром.