Лев Кассиль - Кондуит и Швамбрания

Папа подумал: «Вот… начинается… добрались». И папа сказал, поправив красный крестик на кармане:

– Товарищ Усышко, я буду протестовать… Я не позволю в двухдневный срок выкидывать меня бесцеремонно, как какого-нибудь буржуа. Мне кажется, что трудовая интеллигенция имеет право требовать к себе более чуткого внимания со стороны власти, с которой она работает в полном контакте…

– Ладно, денек накину, – сказал комендант, – но больше уж никак. А насчет контакта и не успоряю. И со своей стороны вам обстоятельную квартиру обнаружил… на Кобзаревой… бывшего Андрея Евграфовича дом, Пустодумова… Ничего квартирка… И перевозка, конечно, наша.

– Согласитесь, что я сначала должен посмотреть квартиру, – сказал папа.

– Смотрите на здоровье! – отвечал комендант. – За осмотр денег не берем… А шестого, значит, пришлю подводы… Ну, засим пока!..

И комендант собрался уходить. Но тут взгляд его упал на папины ботинки.

– Ну как? – спросил комендант. – Носите?

– Ношу! – сердито отвечал папа.

– Левый не жмет? – озабоченно спросил комендант. – Нет? Видите, я тогда говорил, это только сперва, а потом разносится.

– Я должен вам откровенно сказать, товарищ Усышко, – съязвил папа, – что это у вас выходило удачнее, чем так сказать…

– С какой стороны смотреть, товарищ доктор! – засмеялся комендант. – Штиблеты-то вы заказывали, а теперь кое-что, извиняюсь, не по вашей мерке делается. Может, где и жмет.

Весть о предстоящем переселении ошеломила и потрясла нас с Оськой. Мы увидели, что центр мира сместился. Историю заказывали не в нашей квартире, Вероятно, в таком положении оказались современники Коперника. Они привыкли считать, что человек – соль Вселенной, а Земля – пуп мироздания, а оказалось, что Земля – крупинка среди тысячи подобных. Подчиняясь внеземным силам, она ходит вокруг Солнца.

Невиданный караван шествовал по Брешке. Десять верблюдов Тратрчока везли наш скарб.

Были свернуты, подобно походным знаменам, гардины и портьеры. Сложенные кровати со сверкающими шишками гремели, как коллекция гетманских булав. Сияли доспехи самоваров. Большое трюмо лежало озером. В нем плескалась опрокинутая Брешка. Дрожало пружинное желе матрацев. На другой подводе скакали, топтались стреноженные венские стулья, похожие на жеребят. В белом чехле ехало стоя пианино. Сбоку оно напоминало хирурга в халате, прямо – рысака в попоне. Веселый возчик, правя одной рукой, просунул другую в резрез чехла. Он тыкал в клавиши и старался подобрать на ходу «Чижика».

Вещи выглядели непристойно. Даже вечно перпендикулярные умывальники и буфет лежали навзничь, вверх дверцами. Публика глазела на нас. Вся наша интимная домашность была обнародована. Было неловко, и хотелось отречься. Папа с посторонним видом шел по тротуару. Но мама героически шагала в голове каравана. Она шла за передним возом, усталая и безрадостная, словно вдова за гробом. В руках ее был поминальный список вещей.

Оська шел впереди всех с кошкой в руках. На переднем возу высоко вверху, как раджа на слоне, сидела Аннушка. Ее опахивал лист пальмы. Аннушка держала чучело филина. Далее следовал я. Я нес драгоценный грот с шахматной узницей. Швамбрания переезжала на новую географию.

Шествие замыкала колонна теток.

Новая квартира встретила нас холодно и гулко. Насмешливое эхо передразнивало наши голоса.

Возчики двигали тяжелые книжные шкафы. Папа развел в мензурке немного спирту и угостил возчиков. Возчики говорили промеж себя:

– Ай спирт! Враз берет…

– Да, это вот лекарство!.. Мозговая касторка. На ходу мозги прочистит.

– Капитон, заходи с того боку!.. Книг-то!..Книг!.. Мать честная! И куды это столько?

– А ты думаешь, у человека в нутре ковыряться так себе, как в носу?.. Тут, брат, тыщу книг прочтешь, да и то обмишулишься: не в тою кишку заедешь!..

Тетки ходили за возчиками и следили, чтоб они чего не взяли, ибо теперешний народ, сказали тетки, чрезвычайно вольно обращается с чужой собственностью. В одной комнате висела изящная люстра с бахромой из стекляруса. Люстра осталась от Пустодумова. Тетки залюбовались ею.

– Что? Уж свою повесили? – спросил явившийся комендант. – Фасонная люстрочка! Петроградской работы небось?

Тетки замялись.

Я открыл уже рот, чтобы сообщить, откуда люстра, но тетка Нэса, как ширма, заслонила меня.

– Да, да, товалищ, – торопливо сказала тетка, – петлогладской лаботы люстла.