Алексей Коркищенко - Золотой круг

— Пусть бы продумали они лучший вариант освещения бункера, — сказал Анатолий Шапранов.

Спустя сутки, когда его «Колос» остановился на полдня из-за поломки граблины, он скажет мне, заикаясь от возмущения:

— П-пос-мот-три-те, об-жим-моч-ное тело граблины на оси с-слабое! В-вот оборвалось т-тело, и граблина п-полетела…

А время на жатве дорого, как никогда, потому что дожди, желанные ранее, как друзья, сейчас допекали, как докучливые враги.

Через неделю комбайны вышли на стодвадцатигектарное поле «ростовчанки». Кое-где пшеницу покрутило ветром, повалило, но, в общем-то, оно было сносным для прямого комбайнирования. И полилось зерно — по пятьдесят пять центнеров с гектара. Насыпали с этого поля на току огромный ворох червонного золота — такой цвет у «ростовчанки».

Сидели мы как-то после обеда с Федором Яковлевичем у этого вороха. Он все пересыпал с ладони на ладонь тяжелое, хорошо вызревшее зерно.

— Мой отец, Яков Андреевич, о таком урожае и мечтать не смел, — негромко сказал Канивец. — Да, в те годы и стопудовый урожай не для всех был достижимый. А мы на этой же земле и по шестьдесят центнеров с гектара брали… Только бы сохранить это зерно, не подпортить. — Он с беспокойством оглядел ток, засыпанный пшеницей, и посмотрел на небо, где клубились тучи. — Если польет ливень, беда будет… Появись тут наш министр, я бы ему высказал…

Федор Яковлевич умолк, продолжая пересыпать с ладони на ладонь золото своих полей.

— И вы бы министру все высказали откровенно, напрямик? — спросил я.

— А что? Я уже говорил с нашим министром по одному делу — и откровенно и напрямик. Вот был на съезде профсоюзов, встречался с ним.

— И о чем же был разговор?

— Ну, если конкретно… Я ему сказал так: «Уважаемый наш товарищ министр, хотите повысить урожайность каждого гектара на три-четыре центнера, тогда постройте на каждом полевом стане крытый ток, ведь мы губим немало добытого зерна под дождями…»

— Ну и что он на это?

— Ну и… Ну, поговорили мы, потолковали. Сказал он, мол, думаем об этом…

Во двор полевого стана заехал зеленый «УАЗ». Федор Яковлевич поднялся, направился было туда, но автомашина завернула на ток и остановилась около нас. Из нее ловко выпрыгнул высокий мужчина. Это был первый секретарь Азовского райкома партии Михаил Викторович Даниленко.

Бригадир и секретарь райкома поздоровались и повели разговор, как старые приятели, друг к другу сердечно расположенные. Я знал, что они давно знакомы, работали, можно сказать, на одной ниве, и, когда Канивца отозвали по срочному делу — выдать нужную запчасть для комбайна, — обратился к Михаилу Викторовичу:

— Хотел бы услышать ваше мнение о Канивце.

— Мое мнение? — Он задумался. — То, что Федор Яковлевич работник государственного образа мышления, бесспорно… Мне вот о чем хочется сказать. Одно время, когда Федору Яковлевичу присвоили звание Героя Социалистического Труда, всякие разговорчики кружились вокруг его имени… Ну, знаете такие разговорчики — мелкие, подворотные, заушательские, и шли они от людей завистливых, злобствующих, от тех, кто совершенно не знал Канивца и не имел никакого представления о его работе. А так работать, так понимать и любить землю, как Федор Яковлевич, не всякий, кто занимается хлеборобством, может. Здесь особый талант нужен… Я-то Федора Канивца знаю.

Михаил Викторович умолк, улыбаясь своим воспоминаниям, и продолжал, казалось, совсем о другом:

— Вот молодой честолюбивый специалист приезжает по назначению в какое-нибудь хозяйство. Он, естественно, стремится показать, на что он способен, самовыразиться, так сказать, в новом коллективе. И это самовыражение зависит от нескольких основных факторов: от воли молодого специалиста, его устойчивости и способностей и, самое главное, от людей, на которых он может опереться в своей работе и реализовать свои замыслы. Ну, так было и со мной, когда я приехал работать в колхоз «Заветы Ильича» главным агрономом. Перво-наперво я стал искать людей среди механизаторов, бригадиров тракторно-полеводческих бригад и звеньевых, с помощью которых мог бы создать надежную материально-техническую и агрономическую базу своей практической деятельности: была у меня задумка резко поднять урожайность зерновых в колхозе, которая тогда, лет пятнадцать назад, была невысокой — около двадцати центнеров с гектара. Ну, поговорил с одним бригадиром тракторно-полеводческой бригады — она в то время брала на своих полях чуть больше двадцати центнеров пшеницы с гектара и считалась передовой, — дескать, давай с тобой внедрим передовую агротехнику на полях, поднимем урожайность до сорока, а то и больше центнеров… А он посмотрел на меня с усмешкой и сказал этак свысока: «Эге, вас, агрономов, в нашем колхозе было много, и каждый по-своему зачинал, да не кончал — выметывался из колхоза или его выметывали… Не-ет, мы уж рисковать не будем, мы по-своему, по-привычному продолжать будем…» Вылил, как говорится, на меня ушат воды, да только не остыл я. Мне про Федора Канивца рассказали, его как раз бригадиром поставили, дескать, это цепкий в работе, головастый человек, думающий и болеющий о деле. Пришел я к нему с раскрытой душой и не ошибся. Сущий клад оказался он, этот человек. Вот это была моя, агрономовская, крепкая опора. И пошло дело на полях его бригады, еще как пошло. А теперь вот у Федора Яковлевича своя школа. Его знает вся страна, к нему приезжают учиться хлеборобскому делу.