Array Array - Марина

— Я схожу в аптеку, куплю, что надо… Прогуляю первую пару, подумаешь! — сказала Валя.

— Нет, — резко ответил папа, — не надо. Я сегодня сам буду дома.

Ну и пускай будет. Аня запрется и не пустит его к себе. Пускай с нечистой совестью общается со своей москвичкой.

Измученная бессонницей, но удовлетворенная своей местью, Аня заснула быстро. Впрочем, сны были один другого нелепей и нудней. То она без конца разбегалась, чтоб перепрыгнуть через какую–то дурацкую машину — не машину, чуть ли не трактор, и трактор этот буксовал на месте. А главное, она знала, что это ей снится, и уговаривала себя проснуться, чтоб не смотреть во сне такую чепуху. Проснулась она от телефонного междугородного звонка. Она села в постели, будто на нее вылили ушат холодной воды. Но постепенно, по мере того как она слышала папины слова, лицо ее прояснялось, а под конец, боясь расхохотаться в голос, она ткнулась в подушку.

— Джульетта Макаровна! — кричал папа. — Вы сведете меня с ума! Какого черта вы лазите по недостроенном помещениям! Не треплите мне нервы, у меня и без вас хлопот! Я буду вынужден приставить к объекту милиционера.

Уж кто такая Джульетта Макаровна, Аня знала прекрасно. Это была вышедшая на пенсию балерина, полная маразматичка, как говорил папа. Она вечно шлялась вокруг недостроенного здания балетной школы (его строили папиному проекту) и сводила его с ума своими поучениями о том, как надо строить танцклассы. Аня даже видела ее, когда была с папой в Москве. Это было существо эдак столетнее, но порхающее.

— Маска, я вас знаю, — от смеха рыдала в подушку Аня.

Как это получается в жизни, что одни люди рождаются в больших городах, другие в маленьких, одни в такой семье, другие в другой, и что, наконец, у одних имена нормальные, а других называют черт знает как. Стас — это куда ни шло, но тебя называют только Стасиком. Свое имя, свой город, свой образ жизни казались Стасику чем–то третьесортным, бедненьким. Он не знает в жизни очень важных вещей, это так, но пусть никто не думает, что он не догадывается. Нет, что–то уж точно скрыто за этими шикарными, волнующими декорациями города Ленинграда, за дверями подъездов, куда исчезают прохожие, и кажется, что весь город — бледная переводная картинка, которую, если отмочить и осторожненько потереть пальцем, можно наконец увидеть не в тумане, а ярко и контрастно, как видят ленинградцы. Но Стасик плавает в этом тумане с наслаждением, принимая ближнее за дальнее и дальнее за ближнее.

Вот и сейчас он шел к Лагутину на репетицию «цирка», вышел вовремя, но почему–то опоздал, и голос у Виктора суровый, а глаза колючие.

— А ты свинья, — говорит Виктор, — ребята ждали, ждали и ушли. Порепетировали кое–как, но не вышло. Все–таки надо знать, что ты не один.

— Не трогай ребенка, — произносит чей–то голос, и Стасик видит за спиной Виктора очень интересную, даже красивую женщину.

— Знакомься, это Таня, подруга моей мачехи, Зойки, — говорит Виктор.

Тане лет тридцать. Одета она так, как Марине и не приснится, не то что Марине, даже Ане Воробьевой, На ней бархатные брюки, замшевый пиджак, под пиджаком ослепительно белый свитер. Волосы у нее шикарные — пепельные, густые, чуть вьющиеся. Стасик очень рад Тане потому что при ней Виктор не воспитывает его и не отчитывает. И вообще вскоре уходит, оставив его с Таней.

Стасику и приятно и страшно оставаться вдвоем с ней.

— Сколько тебе лет, дремучее дитя? — спрашивает Таня.

Что она нашла в нем такого дремучего?

— Скоро двадцать два. В мае.

— О, ты уже совершеннолетний… И кто же ты?

— Как — кто?

— Ну, чем занимаешься?

— Я буду актером.

— Слушай, ты хорошо знаешь Витьку? Старшего–то Лагутина я хорошо знала, а вот его.. знаешь?

— Ну, знаю… Только недавно…

— Да, с тобой говорить бесполезно.

— Ну почему? Скажите, если это не тайна… А если тайна, то тем более…

— Слушай, ты что, из деревни?

— Почему из деревни?

— Только в деревне люди думают, что бывают тайны. Ты, небось, думаешь, что бывает богема, да? И званые вечера, да? Не отвечай! Вижу, что так. А хочешь, устроим званый вечер? Назовем кого попало, пока Витьки нет, а? Где моя записная книжка, ты не видел?

— Нет, откуда же…

Таня бродит по комнате, пока не находит свою сумку, трясет ее, на пол сыплется содержимое: кошелек, косметичка, расческа, сигареты, крошки, табак. Потом она садится к телефону, крутит диск тонким длинным пальцем.

— Алло! Привет, Марчелло. Я у Лагутина. Алешка и Зойка в Коктебеле. Да никого нет, кроме меня, — и вешает трубку.