Array Array - Марина

Но вдруг она все–таки сама вынула паспорт и книжку из сумки и позабыла об этом? Нет, не могло этого быть! Она с раннего детства приучена бабушкой все класть на свои места. Аня, в отличие от многих, никогда не разыскивает по утрам своей одежды, не обнаруживает консервного ножа в книжном шкафу, и ни разу не было в ее доме такого, чтобы для гостей не нашлось чистого постельного белья. Так учила бабушка.

И вот однажды, когда Вали не было дома, Аня решила полистать Валину записную книжку. Она знала, что Валя, когда уходит по магазинам, книжку оставляет в письменном столе.

Аня, краснея от стыда, раскрыла эту книжку. А потом она покраснела уже совсем по другому поводу. Дело в том, что все Валины записи были зашифрованы. А если человек шифрует свою записную книжку, то, во–первых, он предполагает, что кто–то сунет в нее нос, а во–вторых, этого человека м о г у т интересовать чужие записные книжки. И паспорта.

Все это вместе с сегодняшним Валиным высказыванием о Марине пахло не розами. Ну а если Анину книжку она все же не листала, свою шифровала просто от любопытных родителей, а про Марину брякнула просто так, ну, пусть слегка завидуя? Аня ведь тоже полчаса назад завидовала. Нет, нет, все это чепуха. Просто Валя ревнует Марину, у них ведь тоже какие–то свои отношения, о которых ни Марина, ни Валя не рассказывают.

Вот и все. Вот и все.

Аня была уже готова уснуть, когда раздался телефонный звонок. Хоть и было без четверти два ночи, звонок ее не удивил — случалось, звонили и позже.

— Репа, это ты? — голос Лагутина.

— Ну, я… турнепс.

— Я тебе говорил, чтоб ты купила у Кирилла пласт Прокофьева?

— Прокофьева?

— Ну да. Ему какая–то итальянская лялька прислала. Это он так говорит. На самом деле спер где–нибудь. Тридцатник стоит.

— Больно жирно.

— Тебе отец даст. Ты купи, а я к тебе приду и украду, о'кей?

— За этим ты звонишь в два ночи?

— А что, не повод?

— Ладно, повод. Еще что?

— Еще что? Скажи Маринке, чтоб шла в загс. Не оттягивала.

— Это еще почему?

— Не знаю. Мне бы не хотелось, чтобы он ее надул.

— Кто, Стасик? Ты думаешь, что говоришь?

— Вот именно. Ему бы только начать, а там свободных лялек хоть пруд пруди. Так что не забудь сказать ей это, репа. Целую.

Разговор был в духе Лагутина, короткий и неясный. То есть, для кого–то он был, наверное, и ясен, но не для Ани. И она подумала, что все–таки она здорово моложе других, в чем–то сильно отстает, чего–то не понимает.

Ощущение собственной глупости еще более усугубилось, когда минут через пятнадцать после Витькиного звонка явился папа. Он должен был приехать только через три дня, а если учесть, что на сей раз он явился из Грузии, то и совсем получалось странно: оттуда он еще ни разу не вернулся вовремя, всегда задерживался. Ключ он, конечно, забыл дома, начал трезвонить азбукой Морзе, зная, что Аня спит обычно крепко.

— Ну, что тут у вас новенького? — с порога начал он, как будто отсутствовал бог знает сколько времени.

— Да так, ничего особенного…

Минут через пятнадцать выплыла Валя с аккуратной (волосок к волоску) прической и одетая как для показа мод. Валя вообще такая — растрепанной никому на глаза не покажется.

— Валя розан, Валя цвет, скажи, любишь али нет? — встретил ее папа.

Валя его шуток не понимала, краснела от каждого пустяка. Впрочем, ответа на свой вопрос папа и не требовал.

Пошли на кухню, поставили чайник.

— Ты–то как съездил? — спросила Аня.

— Как всегда в Грузию, превосходно…

— А чего рано вернулся?

— Вернулся и вернулся. Старый стал мотаться по командировкам. Домой захотел. А ты что, не рада?

— Рада, конечно.

— Тогда рассказывай, что у вас.

— Да ничего у нас.

— Как подруги? Ксана, Марина?

— Ксана все так же… Марина… она теперь со Стасиком. Готовь деньги на свадебный подарок.

— Марина — со Стасиком? — папа вытаращил глаза, посидел так довольно долго, потом расхохотался.

— Почему у вас у всех такая реакция? — возмутилась Аня.

— Реакция как реакция. Просто я рад за нее. А уж за него — прямо не выразить словами… Ну а ты, Валя?

— Мне надо прежде всего кончить институт. Да и кому я нужна… — горько усмехнулась Валя.

— Ну, вот еще сиротка, — папа похлопал Валю по плечу, несколько раз зевнул и побрел спать, как–то вдруг отяжелев и ссутулившись, будто постарев.

— Ты ничего не заметила? — спросила Валя.

— А чего замечать? — Так, ничего…

— Нет, ты скажи.

— Да что я могу сказать, ничего я не могу сказать. Спать пора. Кстати, а кто это ему из Москвы звонил?