Радий Погодин - Красные лошади (сборник)

Злодей посмотрел на небо, зевнул и лениво пошел под куст доедать макароны.

Девушка шагала легко, по самой кромке берегового откоса. Ее короткое платье, светлые волосы и слегка загорелое тело в движении создавали иллюзию солнечных пятен и полупрозрачных теней, возникавших от солнца и ветра. Снова, как в тех тяжелых снах, навалилась на Злодея чернота реки. Он завыл тоскливо. Потом с одышкой, лежа на брюхе, доел макароны — подобрал все до последней крошки. Зная по опыту, что, если сейчас побежит, его вывернет наизнанку, он заполз поглубже под куст и там, тяжело дыша, растянулся на боку.

Возле самого его носа оказался кусок сладкой булки. Злодей вытянул шею, взял булку в зубы и уснул. Он вздрагивал, рычал и повизгивал, не выпуская сладкого куска. Во сне он все же хотел укусить ногу девушки…

Вдруг, чего-то боясь и жалея, Злодей вскочил, проглотил булку и затрусил по береговому откосу, по следам, которые пахли детством, а может быть, чем-то лучше детства.

Сережка сидел у реки. Берег шел круто вверх, глинистый, пустой, только осот торчал кое-где клочьями да внизу, у воды, росла осока. Осот и осока, наверное, пара: она у воды осталась, а он, осот, лезет всюду, на самую голую местность, и даже осенью, когда все поляжет, он торчит, взъерошенный и неистребимый. На самом верху, под монастырской стеной, наросла незатейливая древесная мелочь — ольха, рябина, крушина.

Сережка смотрел на течение реки. Кони шли рядами. По противоположному берегу, отражаясь в воде. По ржаному полю над глинистой кручей. Жеребята соединяли эти ряды, смешивали. Куда они шли? Наверное, к морю. К тому морю густого синего цвета с берегами из красной охры.

Солнце, провалившись сквозь тучи, мягко висело в дальних лесных ветвях. «Как шмель в паутине», — подумал Сережка. Красноватый туман накапливался над рекой, неспешно закручивался и возносил в медное небо медленные хвосты.

«Конец света. Все вокруг медленно, медленно…» — Сережка лег на живот, и пошлепал воду, и погладил, растопырив пальцы, ощущая ее, как гриву коня.

Он почувствовал за своей спиной чье-то присутствие и обернулся. По береговому гребню на фоне монастырской стены шла девушка. Она как бы переступала легкими босыми ногами по верхушкам мелких рябин и ольховой растительности. Сережка решил, что она вот сейчас беззвучно скользнет вниз по воздуху, коснется его, обдаст тихим ветром и умчится куда-то, оставив его навечно одиноким. Чтобы этого не случилось, Сережка, как ящерица, по-над самой осокой прыгнул к откосу. Он лез наверх, изодрал руки, несколько раз оскользнулся и вывалялся в грязи — глина по откосу была влажной от многочисленных родничков, пробивающихся к реке. Сережка успел выскочить на тропу впереди девушки. Он издал клокочущий вопль и заскакал перед ней, винтя задом.

Девушка сняла сумку с плеча, уселась на обвалившийся кусок стены и, облокотясь о колени, подперла голову.

— Продолжай, — сказала она.

— Чего продолжать?

— Устрашай.

Сережка хотел ответить чем-нибудь дерзким, но в это время у ног девушки появился Злодей. Девушка погладила его по загривку.

— Диво, — сказал Сережка. (Мама всегда бранила его, когда, вернувшись в Ленинград, он разговаривал бабушкиными словами.)

Злодей зарычал.

— Его Злодеем зовут…

Девушка оглядывала небо, и землю, и Сережку, как плод этого неба и этой тихой льняной земли.

— Злодеем? — спросила она.

— Ну да. Беспризорный он. Иногда куриц давит… — Сережка отвернулся от девушкиного взгляда, в котором как бы искрилось светлое удивление, и проворчал: — Дождь хлынет. Вам идти-то куда?

Девушка назвала деревню километрах в пятнадцати от города Турова.

— Поздно уже. Идите к моей бабушке, ночевать проситесь… Да вы не найдете, я провожу.

На монастырском подворье пахло известкой и свежими досками. Разглядев трибунку и мачту для флага, девушка засмеялась:

— Никак, пионерский лагерь? А где же пионеры?

— Они еще носятся. Кто на речке сидит, кто в лесу. Лагерь еще не готовый.

Сережка привычно и скупо глянул на одноэтажные строения жилых корпусов, двухэтажную трапезную, где внизу кухня, а верх для еды — с малой трапезной, церковкой, наморщил облупленный нос и сказал:

— Зряшное дело. На полу прибьют — с потолка лепехи обваливаются. Одну стену подштукатурят — другая сползет. Древнее все. Тут капитальную реставрацию нужно делать, считай, деньги на ветер пустили. Палаточный городок можно было построить. Пионеры уже давно бы организованно жили.