Нэн Чонси - Барсук выслеживает тигра

Крошка мама послала ее за оставленным внизу котелком, встряхнула полотенце и принялась его складывать.

— А как же я? — спросил Сэм, когда Брон вышла, и уселся на „парикмахерский“ камень. — У меня волос побольше, чем у Баджа, голова никогда не стынет.

— Так что же, дружок, состричь все?

— Да, тетя, надоели эти противные лохмы. А вот и дядя, он тоже, верно, хочет постричься.

— Я займу очередь, — сказал отец, входя в пещеру.

Крошка мама, как всегда в дни общей стрижки дома, объявила:

— Бесплатно не стригу, запишу на ваш счет — я член профсоюза.

А отец пропел:

— Нет, дядя, — запротестовал Сэм. — Папа слышал эту песенку, когда стригли овец, она поется иначе: „Стригите, ножницы, щелк, щелк, щелк!“

— А мой дед, когда воротился из Англии, пел ее совсем по-другому, — вмешалась Крошка мама. — Вот так: „Эй, сторож, звони вовсю — динь-динь-динь!“

— Ах, папа, спой нам „Пшеничные лепешки“! — попросил Бадж, и отец обещал, что, пожалуй, после чая они устроят у огня что-нибудь вроде спевки.

— Надо будет развести хороший огонь, — добавил он, — чтобы согреть наши головы, с которых мама сняла всю шерсть.

— Ладно, папа, не пожалеем дров!

Вечер песни удался на славу. Всем было весело. Стоило посмотреть на Сэма, как все заливались хохотом, — очень уж смешон он был без своих кудрей. Его словно подменили или, быть может, это был тот Сэм, которого они просто не сумели разглядеть? Он первый придумывал новые игры, загадывал загадки, вспоминал смешные истории, и они не заметили, как подошло время ложиться спать.

— Не можем мы лечь, пока дядя не споет еще раз „Лепешки“, — заявил Сэм.

Отец вздохнул и запел снова:

— Тише! — вдруг вскрикнула Крошка мама. — Вы слышали?

— Что слышали?

— Мне показалось… Но нет, не может быть…

Все прислушались затаив дыхание, но услышали только шипение и треск огня. Седой туман все еще окутывал долину, и отец сказал, что, право же, пора спать.

Стали укладываться, однако снова пришлось навострить уши: снизу, откуда-то издалека, донесся странный и жалобный звук. Отец стал быстро надевать куртку и сунул ноги в башмаки. Хотя звук затих, не было сомнения, что он им не почудился. Это было мычание.

— Пеструха! — воскликнули в один голос Бадж и Крошка мама.

Бадж был убежден, что он не спал всю ночь, прислушиваясь, не раздастся ли опять мычание, и ожидая возвращения отца. На самом же деле отец давно вернулся после безуспешной погони за Пеструшкой, отдохнул несколько часов и снова ушел, а сын все еще крепко спал.

— Эй, Сэм! — позвал Бадж, проснувшись утром, и до тех пор толкал серый сверток одеял, пока из него не выглянула голова Сэма, гладкая, как у какаду, но только без хохолка. — Вставай, туман рассеялся!

Розовые облака лениво плыли в синеватом отверстии пещеры, гонимые легким ветерком. Огонь уже догорал, и в пещере не было ни отца, ни Крошки мамы.

Сэм поглядел наружу, словно в большое окно. Казалось, он не сразу поверил тому, что сказал Бадж, но молча ухмыльнулся и стал одеваться. Знаком он дал понять Баджу, что не надо будить спящих Брон и Шеппи.

Оба тихонько выскользнули из пещеры и сразу попали на чудесный праздник солнечного света. Солнце словно протягивало во все стороны длинные руки и гнало тени из долины, согревало скалы, превращало в бриллианты капельки, оставленные туманом, придавая им дивный блеск. Да, доброе старое солнце вернулось, и мальчики приветствовали его, как дорогого друга, которого долго считали умершим.

— Поищем следы? — предложил Бадж.

— Или саму корову? Вот здорово! — восторженно подхватил Сэм. — То-то Брон взбесится, когда, проснувшись, увидит, что мы ушли!

Бадж напряженно прислушался.

— Не вижу никакой коровы и не слышу ничего… Или нет, кажется, на той стороне озера что-то шевелится.

— Не слышу ни звука, — шепотом отозвался Сэм. — Давай подкрадемся туда.

Он пошел вперед тихонько, следя, чтобы не хрустнула ни одна ветка, не покатился ни один камушек из-под ног. В конце концов они — уже ползком — подобрались к озеру, бесшумно раздвигая папоротники. Тут только Сэм решился встать на ноги и осмотреться.

— Она вон там, — шепнул он на ухо Баджу. Глаза у него так и сверкали от возбуждения. — Ну давай!