Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ

— Не хотел волновать тебя, — словно отвечая на невысказанный вопрос Юлы, улыбнулся Григорий Денисович. — И так у тебя в эту неделю — сплошь нервные перегрузочки!

Он засмеялся. И Юла засмеялся.

— А как нога? — спросил Юла.

В последние дни, то ли из-за погоды, то ли еще по какой причине, нога у Григория Денисовича так разболелась, что пришлось даже отменить зарядку.

— Нога лучше. А тебя поздравляю. Превосходный бросок!

Он крепко обнял Юлу за плечи и привлек к себе.

— Нынче ты первый раз станешь на верхнюю ступеньку пьедестала. Уверен: первый, но не последний!

Он еще крепче прижал к себе Юлу.

— Кончился Юлька-Заморыш, — торжественно провозгласил Григорий Денисович. — Да здравствует Юлька-Богатырь!

амолет летел беззвучно, без качки и тряски, и Юлию иногда казалось, что они вовсе и не летят. Так, висят, как большая красивая игрушка, на какой-то невидимой веревочке. И хотя Юлий отлично знал, что их ТУ-104 покрывает тысячу километров в час, он все-таки не мог избавиться от этого ощущения неподвижности.

Глянешь в иллюминатор — под тобой сплошная белая пустыня. Как снегом заметенная. И кажется, даже лыжнями исчирканная. И глаз никак не желает верить, что это облака. Изнанка облаков. Они не клубятся, не дымятся, не тают, не плывут. Лежат плотные, ровные, словно утрамбованные, вовсе не похожие на такие привычные, легкие, «земные» облака.

Юлий откинулся на мягкую спинку кресла и прикрыл глаза.

Итак — в Турцию.

Вспомнилось, как председатель городского комитета физкультуры на торжественных проводах сказал:

— Вскоре новый чемпион Советского Союза Юлий Богданов впервые выступит за границей. Мы надеемся, он оправдает надежды своих земляков.

Да, надо «оправдать надежды». Но турки — прославленные борцы, одни из сильнейших в мире…

Юлию вдруг вспомнилось детство, гремящий, сверкающий цирк. И огромный, как гора, Али-Махмуд-Хан. Вот он несет шест, а на обоих концах висят гроздья людей. А вот согнул железный прут, толстый, как лом. Согнул и завязал узлом.

Юлий усмехнулся. А что?! Не будь тогда этого турка, может, и его, Юлькина, жизнь повернула бы совсем на другую колею?

А впрочем… Что старое ворошить?

Юлий тряхнул головой. Плотнее закрыл глаза. И тотчас увидел ленинградский аэропорт.

Перед отлетом он берет на руки сынишку. Своего трехлетнего Гришука.

— Ну, полетим?

И подкидывает его. Высоко-высоко. Гришук визжит: то ли от страха, то ли от восторга.

— Пилитим! — храбро орет он.

И снова взлетает высоко-высоко.

— Осторожно! — пугается Женя.

Она всегда пугается, когда Юлий вот так забавляется с сыном. Бегает, посадив карапуза на плечо, учит его кувыркаться, висеть на перекладине. И подтягиваться. Да, да! Малыш уже подтягивается. Ну, вернее, старается подтянуться.

Не зря ведь его назвали Гришкой. В честь Григория Денисовича. И его волшебного совета: «пятнадцать — утром, пятнадцать — вечером».

А что? Гришук, наверно, тоже вырастет силачом. Уж он, Юлий, постарается. Часто он говорит сыну:

— Ну, гляди, Гришук!

Берет гвоздь и коротким резким ударом руки вгоняет его в доску. По самую шляпку.

Гришук сперва смотрел недоверчиво. Как так? Без молотка?… Прямо рукой?

А теперь Гришук, собрав своих приятелей, то и дело тащит отцу гвозди.

— Ну-ка, пап!

И отец рукой вколачивает их. Один, другой, третий. А Гришук восторженно хохочет, заливается. И гордо смотрит на ребят.

Но еще больше Гришуку нравится, когда отец рвет цепи. Как-то на улице Юлий подобрал железную цепь.

— Оп-ля!

Рванул — и цепь пополам… Сын аж глаза выпучил от изумления. С тех пор все его знакомые мальчишки волокут цепи откуда только могут. И Юлий рвет их ко всеобщему восторгу.

…Юлий открывает глаза, глядит в иллюминатор, но под крылом самолета по-прежнему белая пустыня, а наверху — прозрачное, светло-зеленое, без единой морщинки небо. Словно летят они над Северным полюсом, а не в знойную Турцию.

Юлий нажимает рукоятку, спинка кресла опускается, и так он полулежит, закрыв глаза.

Теперь он видит Женю. И их комнату. Вот уже четыре года, нет, даже больше — четыре года и три месяца, как они поженились. И живут теперь у Жени.

«Переезжать пришлось не очень далеко!» — усмехается Юлий.

На той же лестнице, лишь этажом ниже.

Женина бабушка зовет его Юлием Петровичем. И часто рассказывает ему о Женином отце.