Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ

о утрам вставал теперь Юла ни свет ни заря. Мать сперва недоумевала. Что такое? Сама она поднималась в шесть. Поест, приготовит сыну завтрак и убегает на свой «Скороход».

А теперь Юла заявил:

— Ты перед уходом будильник ставь. На полвосьмого.

— Зачем в такую рань?

— Надо…

Ну, потом рассказал матери. И про Григория Денисовича, и про Кванта. И про то, что человек двадцать три года спит.

Теперь утром поест Юла быстро-быстро — и во двор. А Григорий Денисович уже там. Сядет Юла на тумбу, смотрит, как Григорий Денисович «заряжается». Иногда во время «перекура» несколькими фразами перекинутся.

Так, между прочим, выяснилось, что Григорий Денисович преподает в институте. Есть, оказывается, такой предмет «сопромат». Это значит — «сопротивление материалов». И вот Григорий Денисович как раз специалист по этому сопромату. Очень трудный, между прочим, предмет. Студенты даже шутят: «Кто сдал сопромат, может жениться». Значит, он уже почти инженер.

И вот однажды напрыгался досыта Григорий Денисович через скакалку, сел, говорит:

— Ну, как? Заметно?

Юла брови поднял. «Что заметно?».

Григорий Денисович нахмурился:

— Ты эти дамские деликатности брось. Выкладывай прямо, как солдат солдату.

Юла даже обиделся:

— Вы про что, Григорий Денисович?

А тот вдруг почему-то обрадовался, Юлу за плечи обнял:

— Неужели, — говорит, — совсем незаметно? Ну, с ногой моей? С левой ногой…

Тут только Юла вдруг прикрыл глаза и увидел… Отчетливо так увидел… Когда Григорий Денисович через скакалку прыгал, левой ногой он как-то чуточку странно двигал. Неловко. Будто больно ему ступить на нее.

— А! — говорит Юла. — Ушибли ногу, да?

Григорий Денисович враз помрачнел.

— Если бы ушиб… — вздохнул. Посидел на тумбе, помолчал. — Два осколка в ногу мне фрицы влепили. В самом конце войны…

Он опять замолчал. Глядел в асфальт, будто видел там что- то интересное. — Сперва думал, вовсе без ноги останусь. Шесть операций — понял? Ну, все же ногу сохранили, но сгибалась еле-еле. И вот три года я с ней вожусь. Разрабатываю. Уже вроде почти в порядке. А все-таки болит, проклятая. Особенно к непогоде. Получше любого барометра дождь предсказывает!

Юла сказал:

— А знаете, Григорий Денисович… Вы только не подумайте, что я хитрю. В общем-то, почти незаметно. Если б вы не спросили, я бы и не догадался.

Григорий Денисович опять обнял его за плечи.

— Хороший ты парень, Юлий. Добрый. И чуткий. Только не надо… Я ведь не барышня. В обморок от твоих слов не упаду. Да… Три года с этой чертовой ногой вожусь. Пора бы ей уж вести себя прилично.

— А зубы? — вдруг спросил Юла. — Почему у вас зубы железные?

— Тоже фрицы… Ну да зубы — пустяк! Доктора новые вставили. Могу аж проволоку грызть!

Он громко щелкнул металлическими челюстями и засмеялся. Но сразу снова стал серьезным. Оглядел Юлу долгим пристальным взглядом. Помолчал, словно раздумывая: говорить или нет?

— Знаешь, Юлий, — наконец медленно произнес он. — Какой-то мудрец сказал: «Всякая победа начинается с победы над собой». Очень правильные слова. Ты вдумайся. А я пока гантелями займусь. — Он встал. — Чтобы, например, Амундсону идти к Южному полюсу… Ему надо было, во-первых, преодолеть собственный страх, неуверенность. Преодолеть себя!..

«Преодолеть себя! — мысленно повторил Юла. — Наверно, не так-то это просто…».

Намахался Григорий Денисович чугунными гантелями, подошел к Юле. Стоит возле тумбы. А потом говорит:

— Да… Все решает сам человек. Только он. Его воля, стойкость его. Вот, послушай историю. — Он оживился, заговорил быстрее. — Однажды затонул корабль. Двенадцать матросов оказались в шлюпке посреди океана. Ну, положение, конечно, незавидное. Однако еды у них много. И воды — недели на две. И карта, и компас. А в океане пока штиль. Так что особо паниковать тоже нет причин. Прошло три дня.

Подобрало их какое-то судно. Но из двенадцати четверо уже умерли. Отчего? Ведь еда и питье были…

Григорий Денисович посмотрел на Юльку.

— От болезни? — подсказал тот.

— Нет. — Григорий Денисович нахмурился, и скобка у него на щеке резко сжалась. Исподлобья, в упор кольнул он Юлу острым взглядом. — От страха умерли… Ясно?

Он замолчал. Молчит и Юла, думает. Видит, как плывет в огромном океане крохотная лодчонка. Гребут матросы. А у некоторых глаза безумные, волосы всклоченные. Лежат на дне лодки. Что-то шепчут. Молятся, что ли?