Дарья Вильке - Грибной дождь для героя

Мама вошла в дом — нагруженная сумками из магазина, на лбу блестят капли дождя — и остановилась, разглядев всех, сидевших за столом.

— Папа? — как-то беспомощно спросила мама, глядя в лицо деду Толику. И встала близко-близко к дверному косяку, словно хотела упасть.

— Какой мальчик хороший. Жа-аних? — спросила тетя Маняша, глядя на Рудика, нарочито, издевательски протягивая каждую букву.

Ринка вспыхнула.

— И никакой не жених. Это просто Рудик.

А Рудик отвернулся и пошел собирать малину на свой участок.

Ринка никогда и не думала, что ничейный курятник может вместить столько народу. И тетю Маняшу, и бабу Надю с дядей Федей, его женой Татой, и троюродного брата Вовика, который, увидев Ринку, радостно завопил: «Что, не ждали?» Все они приехали из-за деда Толика. Дядя Федя все время повторял: «Вы совсем не изменились, дядя Толя!» Тетя Маняша охала, а у мамы глаза все время были на мокром месте. Только Бабтоня и дед Толик оставались спокойными — будто два огромных океанских лайнера: вокруг бушует шторм а они упрямо и верно идут заложенным курсом. Получалось, дед Толик и был тишиной для Бабтони — он оставался где-то рядом только для нее, все эти годы. А потом — и для Ринки.

Теперь у Ринки в одночасье появились и дедушка, и дача. Ничейный курятник оказался старой дачей Бабтони и деда Толика, на которой никто не жил с тех самых пор, как он уехал из дома. А в этом году, когда понадобилась дача, мама и Бабтоня решили — зачем дом стоит пустой, пусть девочки поживут там летом. Только мама, конечно, не знала, кто живет на соседнем участке.

И теперь Ринке раздолье — хоть каждый месяц приезжай.

Мама и тетя Маняша перебирали старые фотографии на чердаке, хихикали, как девчонки, и рассказывали истории о куклах — у каждой были свое имя и прошлое.

И в природе все встало на свои места — будто Бабтоня своим волшебством и они втроем, Рудик, Женька и Ринка что-то подправили в небесных весах: снова то и дело грохотали грозы, лил дождь, и сухая жара отступила.

Перед праздником, на который позвали даже Рудика и Женьку, Ринка притащила в дом целую корзину цветов — она самолично хотела украсить стол, совсем по-взрослому, как видела в одной телепередаче.

— Надо быть реалистами, — громко сказал папа на террасе, так громко, что Ринка все расслышала, еще не войдя на нее, замешкавшись на крыльце. — У Анатолия Григорьевича — рак, неоперабельный, и жить ему осталось несколько месяцев. Надо подготовить детей как-то.

— А что будет с его дачей, когда он умрет? — встряла тетя Маняша.

— Маша, побойся бога, — это уже мама.

Ринка похолодела. Забыв про цветы, влетела на террасу.

— Он не умрет! — крикнула она изо всех сил.

Мама, папа и тетя Маняша переглянулись так, словно у Ринки вдруг поднялась температура и по лицу пошли красные пятна.

— Я, конечно, понимаю, это все очень печально, — папа положил Ринке руку на плечо, — но понимаешь, дочь, старые люди рано или поздно умирают. Что ж тут поделаешь…

Ринка вырвалась.

— Ничего ты не понимаешь! Ничего! И вообще! Я его не прогоняла! Это вы, вы за меня все решили! Что мне не нужен дедушка!

Она кинулась на папу, колотила его по рукам, по плечу: «Он не умрет, не умрет». Силы быстро кончились, и тогда она побежала на улицу. Мимо Бабтони и деда Толика, которые оказались вдруг в комнате.

— Рина, нельзя папу бить, — неслось вслед мамино, растерянное.

Бежала, не разбирая дороги — мелькали какие-то участки, деревья, заборы и поросшие мхом поваленные стволы.

Запахло хвоей и распахнулась во всю ширь люпиновая поляна деда Толика. Люпины уже давно отцвели и превратились в темные коробочки-башмачки. Ринка опустилась на поваленную елку — шершавый ствол кололся, но она этого совсем не чувствовала.

Это несправедливо! Она только-только стала привыкать к мысли, что у нее есть родной дедушка. Что он всегда был тут. Что дед Толик — это просто дедушка.

И теперь они говорят, что он скоро умрет. Глупые врачи. Глупые взрослые.

Они думают, что они могут все решать за детей, хотя, ясное ведь дело, — не умеют.

Сердце — комком — застряло где-то высоко в горле, Ринка старалась и все никак не могла проглотить его, чтобы оно встало на место.

Она не услышала, как подошел дед Толик, будто это тишина превратилась в него, — только угадала, что он сел рядом. Вдохнула знакомый острый запах самокруток, замши и зелени и заплакала — от жалости к себе, оттого, что все это скоро закончится и вообще — оттого, что оно так получилось.