Беате Ханика - Скажи, Красная Шапочка

Потом она говорит: твой дед смотрит, он стоит все время за занавеска и смотрит. Я чувствую в затылке хорошо знакомое покалывание и не смею обернуться.

В твой дедушка злой дух, — говорит Бичек тихо, и покалывание становится сильнее, потому что мне жутко при мысли о том, что у меня есть дедушка, в которого вселился злой дух.

Братко спрыгивает с мусорного ящика и рысью подбегает к нам, шерсть у него растрепалась от ветра и торчит во все стороны. Он прижимается к моим ногам, потом, громко мурлыча, вспрыгивает на колени к фрау Бичек.

Так же, как Братко? — спрашиваю я.

Бичек качает головой и гладит Братко по спине, тот выгибается от удовольствия горбом и закрывает глаза.

Нет, — говорит она, Братко — несчастный зверь, он не может по-другому, так уж его природа сделать, но твой дедушка — в нем дух.

Бичек стучит пальцем по лбу, чтобы я поняла, что она имеет в виду. Она имеет в виду, что у дедушки есть что-то в голове, во всяком случае, больше, чем у Братко.

Он может решить, будет это добро или зло, и он решает — зло.

Она продолжает гладить Братко, но он вдруг начинает сердито бить хвостом и уходит.

Мысли у меня смешиваются и путаются, одно пустое место в альбоме вдруг заполняется красками, яркими-преяркими, но все остается четким и не расплывается перед глазами. Я вижу ковер, красный с черным орнаментом и ноги бабушки, вижу ее узловатые вены, вьющиеся вокруг щиколоток и ее телесного цвета колготки, она стоит передо мной, гладит меня по голове, и у нее такой голос, как будто она недавно плакала. Это было на мой седьмой день рождения, думаю я, да, точно, утром моего седьмого дня рождения, и если бы сейчас я подняла голову, то увидела бы на столе торт с семью розовыми свечками. Я выхожу из ванной, дедушка закутал меня в халат и ушел, халат кусается, он из светло-голубой махровой ткани, и ужасно мне не нравится.

Дедушка не может по-другому, — сказала бабушка.

Это была ложь.

Мы слышим громкие крики, это дети фрау Бичек вернулись домой, они вбегают на задний двор и бросаются к маме, она смеется и прижимает их к себе, говорит с ними по-польски, я, конечно, не понимаю ни слова.

Она встает и стряхивает детей с себя.

Отнести? — говорит она, указывая на корзину, но я отрицательно качаю головой.

А потом остаюсь одна, одна перед домом, в котором в моей памяти образовались дырки, одна перед домом, в котором все началось.

Дедушка ввалился в прихожую, а бабушка крепко прижала меня к себе. Платок у нее съехал, мне был виден ее голый лоб, нежно-розовый с тонкими морщинками и нежным белым пушком там, где волосы снова начали потихоньку отрастать. Из прихожей до нас донесся грохот, это дедушка опрокинул вешалку, пытаясь повесить на нее пиджак, потом он сбросил с ног туфли и споткнулся босыми ногами о ковер.

Тс-с-с… — сказала бабушка, покачивая меня, будто убаюкивая, тс-с-с… ничего страшного.

Я прижалась к ее коленям, стараясь сделаться как можно меньше, и зажала уши руками. Но все равно слышала каждое слово. Дедушка стал колотить кулаками в дверь, мы вздрагивали при каждом ударе. Хильда, — кричал он, обращаясь к бабушке, выпусти ее, выпусти мою Мальвиночку!

Он кричал снова и снова, а мы с бабушкой цеплялись друг за друга, и я сказала, что не пойду, что я ужасно боюсь, а бабушка сказала: ты должна быть храброй, ты сейчас должна быть очень храброй.

И настал момент, когда бабушка меня выпустила. Отведя взгляд, она совсем немножко приоткрыла дверь и вытолкнула меня через щель, дедушка подхватил меня на руки и понес в гостиную.

Мальвиночка, — повторял он снова и снова, моя Мальвиночка.

Я ничего не говорила, я закрыла глаза, чувствовала запах шнапса и мужского пота, чувствовала, как пробегает свет по лицу, а потом ощутила бархатистую обивку кушетки, на которую он меня положил. Я думала, случится что-то страшное, ведь дедушка только что ужасно разозлился, когда заметил, что бабушка заперлась со мной на кухне, но на самом деле ничего не произошло, дедушка прижал меня к себе, так что лицом я уткнулась ему в шею, и принялся невнятно бормотать всякие странные вещи, что он меня любит и что я не должна его бояться. Он никогда не сделает мне ничего плохого, сказал он, да он и не сможет, ведь он так меня любит и просто хочет обнимать меня, а больше ничего.

В конце концов он заснул, голова у него свесилась в сторону, через некоторое время я услышала, как бабушка тихо открыла кухонную дверь, а я перелезла через дедушкины длинные ноги, осторожно, чтобы его не разбудить, и прокралась к бабушке в прихожую. Вся в слезах, она взяла меня за руку.