Вадим Фролов: Поворот

— Он застенчивый, — говорит старичок, а сам подталкивает меня к двери, — настоящие поэты все застенчивые.

— А может, он частушки на нас сочиняет, — не унимается продавщица.

Но тут уж все зашумели, чтобы она оставила мальчика в покое, и я под шумок даю драла. Уношу ноги. Потом оборачиваюсь посмотреть, не бежит ли кто за мной, и вижу, что старичок стоит у магазина и в руках у него огромная сумка и палочка. Мне становится совестно, что я ему даже спасибо не сказал, и я возвращаюсь. В результате я забираю у него сумку и провожаю его до дому. Живет он аж у рынка — чего он в наш магазин забрался? Всю дорогу старичок читает мне наизусть разные стихи. Вроде ничего стихи — хорошие, хотя я не очень-то в них разбираюсь. Но одни мне даже запомнились. Как это: «Гвозди бы делать из этих людей — крепче бы не было в мире гвоздей!» Это ничего, это мне нравится. Это вот про таких, как Юлиус Фучик, и про Алексея Мересьева, и про космонавтов.

Старичок живет на пятом этаже здоровенного серого дома, и лифт не работает, и мы ползем с ним потихоньку наверх. Он на каждой площадке отдыхает, а у самой двери приглашает меня в гости и говорит, что у него отличная внучка, моя ровесница, и тоже очень любит стихи. Он, кажется, и сам поверил, что я пишу стихи, но, в общем, ничего старичок — добрый. Он опять приглашает меня в гости, но я вежливо отказываюсь и говорю, что зайду в другой раз, когда буду посвободней. Прощаюсь и бегу домой, вернее, еду трамваем: времечко-то уже — охо-хо!

Примечание № 2. Дяде Саше все это можно не читать. Это я просто так записал. Для себя.

16.00–16.10 — Выгонял Мишку гулять с Повидлой. Наказал ему строго, чтобы больше 30 мин. не гулял — обедать надо.

16.10–16.20 — Уговаривал Ольгу подмести пол, но она заныла, что у нее много уроков и если она не отдохнет, то не сможет их приготовить. Подмел сам.

16.20–16.50 — Помогал маме готовить обед. Чистил картошку и пр. Оля смилостивилась — накрыла на стол. В кухне мама вдруг села на табуретку… — сердце! Я было побежал за каплями, но она сказала, что не надо, а потом сказала таким жалобным голосом (мне всегда завыть хочется, когда она говорит таким голосом):

— Сенечка, а папа ведь так и не приходил с вечера. Я уже не хотела тебя беспокоить, думала: вот-вот придет, а сейчас невмоготу. Сбегай узнай, что он там…

Вот, черт, я с этим хронометражем и не заметил, что бати утром не было. Правда, он и раньше часто уходил, когда мы еще спали, но тут-то с ночи его нет…

16.50–17.00 — У отца через три дома от нас, где жилконтора, есть отдельный кабинет, как он говорит. А какой уж там кабинет — так, комнатушка: стол, два стула, шкаф, да еще железный ящик — сейф. Там он держит документы всяких нарушителей. В этом кабинете его не было, и в жилконторе сказали, что сегодня он еще не приходил.

17.00–17.15 — Помчался в райотдел милиции. Ну, слава богу! Батя был там — в дежурке. Собирался уходить. Мы вышли вместе. Он положил мне руку на плечо и спросил:

— Чего примчался? Случилось чего?

Я почему-то разозлился.

— «Случилось, случилось!» — передразнил я его. — Он ночами пропадает, а потом еще спрашивает, не случилось ли чего!

Я размахивал руками — я всегда размахиваю руками, когда злюсь, батя держал меня за плечо, и так мы шли и выясняли, какие там у нас дела. Он сокрушенно качал головой и все твердил, что работа у него такая.

— Предупредить-то мог! — кричал я. — У него работа, а мы ночи не спи! Да? У него работа, а у мамы — сердце! Мог бы…

— Мог бы, — виновато соглашался он, — да закрутился, Сеня.

На углу он остановился, снял руку с моего плеча и сказал, глядя в сторону:

— Понимаешь, Сень, я и сейчас домой еще не могу, — он развел руками. — Маме скажи, чтобы не волновалась. Приду к ужину.

Я только рукой махнул — что с ним будешь делать.

17.15–18.00 — Пока шел домой… Нет, не буду сейчас ничего писать. Потом расскажу. В общем, сорок пять минуток пшикнули, сгорели голубым огнем, совершенно не производительно. Дела!

18.00–18.25 — Пришел домой и успокоил маму насчет отца, а она все равно беспокоится — Мишки, паразита, нет. Понесся искать. Двадцать минут искал этого тунеядца. Нашел у самой Невы. Идет как ни в чем не бывало, посвистывает, а Повидло какую-то корягу тащит и хвостом виляет. Тоже тунеядец порядочный.

— Где был? — спрашиваю Мишку.

— А мы на Петропавловку прошвырнулись.

Ну, я не выдержал: дал Мишке подзат., а Повидле хорошего пинка… Так они еще обиделись!

18.25–19.00 — Обедали. А после обеда я все-таки заставил этого тунеядца Мишку посуду вымыть. И даже не слушал, что он там ноет, а взял и ткнул его носом в раковину. Правда, получил замечание от Ангелины Павловны.