Анатолий Мошковский - Река моя Ангара

Гошка помахал руками в воздухе и послал дедушке рукопожатие.

— Нормально!

Тот в прежней позе стоял у штурвала: чуть сгорбившись, широко расставив ноги.

— Теперь все? — спросил я усталым от долгого напряжения голосом.

— Почти, — улыбнулся Гошка, — еще один орешек раскусим, и тогда будет все… Недолго уже.

А с Ангары опять надвигался глухой и недобрый шум…

А потом я ступил на землю, крепкую и надежную, и опустился в траву. Над лугом летали стрекозы, и, наверное, стрекотали кузнечики. Об этом я мог только догадываться, потому что в ушах стоял рев и грохот, а земля вместе со мной качалась, кренилась справа налево и все норовила опрокинуться, и я крепко держался за нее руками…

Через час, пошатываясь, пошел я в поселок через луг, и шатался я не потому, что под ногами были кочки и выбоины. Меня все еще шатала река. Берега, небо, сопки, поросшие тайгой, солнце — все это теперь казалось не совсем таким, как утром, и я сам не мог понять, что со мной случилось, почему мои глаза стали смотреть на мир по-иному…

А когда я пришел наконец к палатке, Марфа чистила картошку.

— Пособирай щепок, — сказала она и как-то особо посмотрела мне в глаза.

Я кинулся искать топливо, принес несколько ведер, вывалил возле плиты и брякнул:

— А я через пороги прошел.

Марфа подняла голову.

— На катере, — пояснил я, — через три порога.

Марфа смотрела на меня примерно так, как смотрели бы на человека, который объявил бы, что побывал на Венере или Сатурне.

— Не веришь? На, попробуй — мокрая еще! — Я протянул ей полу курточки.

Марфа и Борис, кажется, поверили после подробных рассказов, как все было. Поверили и Катя с Верой, и дядя Федя с Колей, но что касается Сереги, так он несколько дней поднимал меня на смех, как только я пытался заикнуться об этом рейсе через пороги.

— Ты что, считаешь меня за дурачка?

Я убеждал его, вызывался начертить точную карту рейса. Но Серега только отмахивался, плутовато подмигивал дяде Феде:

— Какой герой, а? Слышишь, ты поверил бы, что к тебе в колодец спустился бы вот такой оголечик и поджег бикфордов шнур, а? Заливай, да знай меру.

Даже слезы выступили на глазах у меня. Не верит…

— Да я не про взрывы, я про пороги!

— А какая разница? Там, может, еще рисковей, чем у нас… И потом, почему в газете о тебе ни слова?

Это была правда: в местной многотиражке и в областной газете появились заметки об этом рейсе, упоминались имена Гошкиного брата и механика, начальника участка, дедушки-шкипера и даже матросов. А вот о нас с Гошкой ни слова. Я хотел было привести Гошку, пусть подтвердит, но потом раздумал: еще сболтнет, что я не очень-то героично вел себя на катере…

И самое плохое было то, что своим неверием Серега сеял сомнение и у других жителей палатки, особенно у Коськи. Вообще Серега не считал меня серьезным человеком. Он насмешничал и разыгрывал меня. Как-то я спросил у него, как они закладывают в скалы взрывчатку. Серега без улыбки утверждал, что для этого у них есть особые горные мины с часовым механизмом: заведешь на нужную минуту — мина и взорвется. А еще иногда такие мины сбрасывают с самолетов: это там, куда трудно забраться взрывнику…

Я слушал, приоткрыв рот, и, если бы дядя Федя, тоже слушавший все это, не хмыкнул, я принял бы брехню за чистую монету. Серега уверял, что все это сущая правда, и однажды, зайдя с работы домой, достал из брезентовой сумки медный патрончик и сказал:

— Вот он, взрыватель мины… Убери руки — взорвется…

Я обижался, злился, пытался ссориться с Серегой, но тот даже ссору не принимал всерьез и при всех издевался надо мной. И как-то незаметно получилось так, что я все больше и больше попадал, как говорится, в его орбиту, жадно прислушивался ко всему, что говорил Серега.

Впрочем, чего ж тут удивляться. В том, что делал Серега, было что-то необычное. Борис — тот ставил опоры, лазал на них в своих «когтях», тянул линию. У дяди Феди работа тоже не ахти какая: буровым молотком бурил скалу. Я и в своем городке видел, как у вокзала рабочие отбойными молотками срывают с мостовой старый асфальт…

А вот Серега имел дело со взрывчаткой. Шутка сказать! Он, как и все мужчины, по утрам уходил из палатки и потом даже за десятки километров давал о себе знать взрывами, и подчас такими, что земля под ногами сотрясалась, оконце в палатке исходило дрожью… Потом Серега являлся с работы запыленный, усталый, брызгался, как маленький, у рукомойника, лил за шиворот воду своему неуклюжему Коське, весело переругивался с женой по поводу «небольших габаритов» котлет и аппетитно хрустел свежими огурцами, не переставая клясть тех, кто привозит их сюда с юга и продает по трешке за пару…