Яков Кравченко: Ночь на кордоне

Петькина мать гордая. Недавно приходил полицай Михеев, вызвал её на крыльцо, разговаривал. Петька всё слышал.

— Елена, двух офицеров тебе поставлю, — говорит Михеев.

— Не надо.

— Ты подумай… Жить будешь — во как!

— Куда ж в такую квартиру офицеров?

— Дура… Не в квартире дело. Хозяйка нужна пригожая.

Мать только дверью хлопнула, да так, что со стены штукатурка отвалилась. Вскочила в комнату, начала было мести, потом швырнула веник в угол, схватила тряпку, стала тереть чистый стол… Лицо у неё красное, потому что ей стыдно. Петька хоть и маленький, а понимает, зачем нужна немцам «пригожая хозяйка»: котелки мыть да сапоги чистить.

А Петькина мать, правда, пригожая. Лучше всех на свете!

— Петька слышит, как шелестит бумага. Он быстро оглядывается. Мать разворачивает свёрток. Глаза у мальчика загорелись, он вскакивает и бежит к столу. Поднявшись на носки и ухватившись за край стола, он видит, как мать режет ножом кусок белого хлеба. Потом разворачивает промасленную бумажку. Масло ложится на хлеб тонкой плёночкой, так что пупырышки торчат наружу. Из кулёчка величиной с «козью ножку» посыпает сахаром. Делает это она очень осторожно, но всё же несколько крупинок роняет на стол.

Петька не просит. Он знает, это не ему. Мать уносит всё в другую комнату.

Мальчик хватает кусок хлебного мякиша, шлёпает им по столу и, собрав сахаринки, отправляет в рот. Потом плетётся за матерью. Вообще идти за ней не стоило бы…

Петька это понимает, но он не может. Ноги сами тащат его туда.

В дверях мать останавливает его.

— Петенька, не ходи…

— Я не буду просить. Я только посмотрю, и всё…

Гриша, Петькин брат, совсем худой и жёлтый. Он еле сидит, опираясь о подушки. Трясущейся рукой подносит он ко рту хлеб, кусает, жуёт. На запавших щеках, как у старика, бегают желваки и морщинки.

Петька внимательно следит за его ртом. Тот замечает его взгляд, отламывает кусок и протягивает мальчику. Петька прячет руки за спину, не берёт. Зачем ему? Он здоровый, а Гриша больной. Пусть ест…

— Бери. — Рука брата дрожит от напряжения.

Нагнув голову набок, Петька чешет ухо плечом, смотрит на мать.

— Ну возьми, — говорит она и, закрыв лицо платком, убегает на кухню.

Петька уходит в угол, отворачивается к стене и ест. Из кухни доносятся какие-то звуки. Мальчик перестаёт жевать, прислушивается. Это плачет мать. Она, наверно, тоже хочет хлеба с маслом. Петька идет к ней, теребит за локоть и протягивает оставшийся кусочек:

— На тебе. Я наелся.

Поздним вечером Петька лежит в постели. На столе горит каганец, сделанный из артиллерийского патрона. От него на полметра вокруг жёлтый свет. Мать сидит у изголовья и гладит пушистые волосы сына. Петька и один не боится спать, но с матерью лучше. У неё такие мягкие тёплые руки, она так хорошо рассказывает про отца…

— Отец сильный? — допытывается мальчик.

— Очень.

— Как дядя Сергей?

— Сильнеё.

— Ух ты!.. Я его помню, он немцам задаст. (Петьке было три года, когда отец ушёл на фронт.)

Мальчик высовывает из-под одеяла тоненькую ручонку, сжимает кулачок, вертит им, потом прячет и мечтательно улыбается.

— Я тоже буду сильный.

Некоторое время он задумчиво смотрит на коптюшку.

— В деревню скоро пойдёшь?

— Скоро. Спи…

— Ты проси больше… Они не дают, а ты всё равно проси.

— Я так и сделаю.

— Они, может, сначала заупрямятся, а потом, смотришь, и дадут.

— Обязательно дадут, обязательно. Спи…

Петька умолкает. Глаза неподвижно смотрят на огонь. Пламя каганца раздваивается, потом огней уже четыре, потом свет отодвигается всё дальше и дальше, превращается в блестящую точку, наконец кругом становится темно и только звенит что-то: дз-з-з… дз-з-з… Это в ушах.

Мальчик глубоко дышит, губы оттопырились, глаза полузакрыты… Петька спит.

Мать всё ещё легонько теребит его волосы, не уходит. «Как похож, — думает, — как похож…».

Она поставила коптюшку на табурет, выдвинула из-под кровати старый чемодан и достала из него портрет мужа, наклеенный на картон.

С фотографии смотрят живые Петькины глаза. Голова круто повернута вправо, тесный воротничок врезался в крепкую шею. Снимок чёткий, даже трещинка на губе вышла.

Елена долго-долго рассматривала дорогие черты. Потом достала из чемодана бумагу, развернула её… Читает. Глаза туманятся, строчки плывут, листок дрожит в руках. Крупная капля упала на бумагу, за ней вторая, третья… Елена скомкала похоронное извещение, спрятала лицо в ладони.