Кейт ДиКамилло - Спасибо Уинн-Дикси

— Маленький, — ответила Глория.

Я вручила ей «Ромбик Литтмуса», и она принялась ощупывать его, пытаясь понять, что это такое.

— Конфета? — догадалась она.

— Точно! Конфета. Называется «Ромбик Литтмуса».

— О господи! Да я же помню эти конфеты! Их любил мой папа. — Она развернула фантик и положила конфету в рот.

— Ну как? Нравится? — спросила я.

— М-м-м-м… — Она снова кивнула, уже помедленнее. — Сладкая. Но вкус такой, будто… прощаешься с кем-то…

— Вкус печали? — уточнила я. — Вы тоже чувствуете вкус скорби и печали?

— Да-да, верно. Такая сладостная печаль… Ну, теперь давай второй сюрприз. Что еще припасла?

— Книгу.

— Книгу?

— Ага. Я буду читать ее для вас вслух. Называется «Унесенные ветром». Мисс Фрэнни говорит, что это замечательная книга. Про Гражданскую войну. Вы слышали про Гражданскую войну?

— Да, кажется, что-то слышала. Пару раз. — Глория сосредоточенно сосала «Ромбик Литтмуса».

— Книга толстенная, так что читать мы ее будем очень долго, — предупредила я. — В ней тысяча тридцать семь страниц.

— Ого! — Глория откинулась в кресле и сложила руки на животе. — Тогда пора начинать.

И я стала читать Глории Свалк первую главу «Унесенных ветром». Читала громко — чтобы хорошенько распугать всех призраков, которые ее преследуют. Глория внимательно слушала. А когда я закончила, она сказала, что лучше сюрпризов она еще в жизни не получала и она теперь ждет не дождется, чтоб мы почитали вторую главу.

В тот вечер я отдала «Ромбик Литтмуса» и пастору, как раз когда он пришел поцеловать меня и сказать спокойной ночи.

— Что это? — спросил он.

— Конфета. Ее придумал прадед мисс Фрэнни Блок. Называется «Ромбик Литтмуса».

Пастор развернул фантик и положил конфету в рот. А потом, минуту спустя, принялся потирать переносицу и как-то странно подергивать головой.

— Вкусно? — спросила я.

— Вкус очень странный…

— На шипучку похож?

— Нет, на что-то еще…

— На клубнику?

— На клубнику тоже, но основной вкус… другой… странный…

Пастор был рядом, но одновременно где-то далеко. Он удалялся все дальше и дальше. Вот уже сгорбился, опустил подбородок — того и гляди, втянет голову в панцирь.

— Пожалуй, это вкус… меланхолии…

— Мелан… чего? Что это такое?

— Так иногда называют печаль. — Пастор снова потер переносицу. — Мне сразу вспомнилась твоя мама.

Уинн-Дикси обнюхал фантик, который пастор так и держал в руке.

— В общем, грустный у твоей конфеты вкус, — вздохнул пастор. — Наверно, что-то не то в котел подмешали.

— Как раз то! — возразила я и села на кровати. — Такой вкус и был задуман. Литтмус вернулся с войны, а вся его семья умерла. Его папа погиб в бою. Его мама и сестры заболели и умерли. А янки сожгли его дом дотла. И Литтмус очень горевал, очень-очень, и больше всего на свете ему хотелось заесть эту горечь чем-то сладким. И тогда он построил конфетную фабрику и стал делать «Ромбики Литтмуса». И в этой конфете отразилась вся его печаль.

— Господи! — выдохнул пастор. — Ну и история.

Тем временем Уинн-Дикси вытащил фантик из руки пастора и принялся жевать.

— Отдай! — велела я. Но Уинн-Дикси и не думал слушаться. Пришлось вытаскивать фантик прямо у него из пасти. — Не смей есть конфетные обертки! Нельзя! — приговаривала я.

Пастор откашлялся. Я думала, что он произнесет сейчас что-то важное, может, даже расскажет еще что-нибудь о маме, но вместо этого он сказал:

— Опал, на днях я разговаривал с миссис Дьюбери. И узнал, что ты обозвала Стиви лысым сосунком.

— Обозвала, — подтвердила я. — Но он все время говорит, что Глория Свалк — ведьма, а Отиса называет умственно отсталым. А однажды он сказал, что его мама сказала, что мне нельзя проводить все дни со старухами. Вот.

— Думаю, тебе следует извиниться, — сказал пастор.

— Мне? Перед ним?!

— Да, — кивнул пастор, — тебе. Ты скажешь Стиви, что сожалеешь, если твои слова его огорчили или обидели. Я уверен, что на самом деле он хочет с тобой подружиться.

— Вот уж нет. Он со мной дружить совсем не хочет.

— У некоторых людей попытки подружиться бывают немного неуклюжи, — сказал пастор. — Ты извинись, и посмотрим, что получится.

— Ладно, — согласилась я. И вдруг вспомнила, что мне надо спросить у него о Карсоне. — Папа, а ты знаешь что-нибудь об Аманде Уилкинсон?

— Что именно?