Владимир Машков - Как я был вундеркиндом

Я не ошибся. По лестнице подымался толстый увалень в лыжной шапочке, вылитый бегемот.

Увидев на площадке столько ребят, толстяк некоторое время оторопело глядел на нас, а потом извлёк из кармана пальто бумажку:

– Александр Александрович Смелковский здесь живёт?

– Здесь, – послышался бодрый голос кандидата. – Вы на правильном пути, юноша. Ещё несколько усилий, и вы у цели.

По лестнице, прыгая через ступеньку, взбежал А-квадрат и остановился перед толстяком:

– Новенький?

– Ага, – толстяк протянул А-квадрату бумажку.

– В каком классе?

– Я уже окончил школу, – с гордостью произнёс толстяк.

– Понятно, – бросил А-квадрат и, взлетев на лестничную площадку, открыл дверь. – Входите, Ломоносовы и Коперники! Входите, Бойли и Мариотты!

Я уже знал, что А-квадрат называет ребят по фамилиям великих учёных, а толстяк удивился. Неужели он не знает знаменитых учёных, а ещё десять классов проучился? И вообще, что он тут делает, если школу окончил?

А-квадрат раздал мальчишкам и девчонкам листочки с задачами, а меня отвёл в комнату, где сверкала на стенках чеканка и мудро молчали на полках книжки. Учитель вручил мне толстую книжку с картинками, но уже не предупреждал, что надерёт мне уши, если я порву страницу…

– А теперь, – начал А-квадрат, как я тут же перебил его:

– …будем пить кофе.

А-квадрат рассмеялся и отрицательно покачал головой:

– С удовольствием, но тороплюсь. Я тебя попрошу, собери у ребят листки с решением задач и отпусти их домой. Не забудь предупредить, что следующее занятие – послезавтра.

– А мне что делать?

– Ждать меня, – ответил А-квадрат. – Я вернусь к пяти.

Он оделся и вышел. Я выглянул в окно. Жёлтый «Москвич» А-квадрата рванулся с места и быстро помчался по улице. Вот уж кто понапрасну не терял ни секунды времени.

А-квадрат не первый раз, дав задание, исчезал до пяти. Я знал, что он уезжал на работу. Иногда он, нагрянув к концу занятий, успевал проверить, как ребята решили задачи. А другой раз приезжал, когда все уже расходились. И я сидел один и ждал его. А когда он приезжал, мы пили кофе и разговаривали.

Сегодня я совсем не огорчился, что мне придётся просидеть в доме А-квадрата два часа. У меня в руках была ужасно интересная книжка. Ужасно – потому что про змей, а интересная – потому что невозможно было оторваться.

Вскоре мальчишки и девчонки, сдав свои листы, разошлись. Все, кроме толстяка.

– Я хочу скрасить твоё одиночество, – сказал он.

Я не понял, что он сказал, но догадался, что он не хочет уходить, и согласился:

– Скрашивай.

– Спасибо. Меня зовут Вадим, – толстяк протянул мне руку.

Я назвал себя, мы пожали друг другу руки. Вадим бухнулся в кресло, повертелся, поудобнее усаживаясь, и замер, блаженствуя.

Я подумал, что, наверное, самое его любимое занятие дома – сидеть, развалившись, в кресле.

– Слушай, я хотел у тебя спросить, – сказал я. – Зачем ты пришёл сюда заниматься, если уже окончил школу?..

– Я срезался на вступительных, – ответил Вадим.

– Как? – ахнул я.

– Обыкновенно, – равнодушно сообщил Вадим. – По сочинению – троечка, по математике – двоечка…

– Ты в институт поступал? – я догадался, что он провалился на вступительных экзаменах.

– Ага, в политехнический…

– Ну, а теперь что ты делаешь? Отдыхаешь?

– Как бы не так, – даже обиделся Вадим. – Один день с утра – русский язык, после обеда – физика. Другой день с утра – английский, а после обеда теперь вот математика будет… Поверишь ли, дохнуть некогда…

– Я тебя понимаю, – сочувственно произнёс я.

– И так всю жизнь, – Вадиму очень хотелось, видимо, излить свою душу, а тут как раз подвернулся я.

– Как это всю жизнь? – даже вздрогнул я.

– А вот так, – Вадим поёрзал в кресле, нашёл наконец удобную позу и начал рассказ:

– Мне не было ещё семи лет, как меня окружили и взяли в плен учителя. Один меня учил математике, другой – английскому, а третья – музыке. Мне купили огромный баян. Когда я садился и брал в руки баян, я исчезал. Из-за баяна виднелись лишь мои вихры.

– А что было потом? – спросил я.

У меня даже в горле пересохло от волнения, настолько детство Вадима напоминало моё.

– Потом? – вспоминая, наморщил лоб Вадим. Но морщины недолго бороздили его чело, оно снова засияло безмятежным спокойствием. – На баяне я так и не научился играть. Тогда родители продали баян и купили мне пианино. Я бренчал на нём года три. Как ни билась со мной учительница, играть на пианино я тоже не научился.