Иван Серков - Мы — хлопцы живучие

Я что-то говорю, кажется, рассказываю автобиографию, отвечаю на какие-то вопросы, а секретарь кивает мне, словно подбадривает: так-так, правильно, молодчина. Все идет хорошо. По глазам его вижу, что все идет хорошо. И вдруг кто-то у меня за спиной спрашивает:

— Чем ты занимался во время оккупации?

От неожиданности я растерялся. Прямо в жар бросило. Я почувствовал, как щеки у меня наливаются краской. Не примут. Конечно, не примут. Если б я убил хоть одного фашиста, если б я нашел партизан, сейчас было бы что сказать. А так что сказать? Как гранаты искали? Как немецких лошадей отказывались поить? На смех поднимут.

— Сельским… хозяйством, — выговорилось как-то само собой.

Так оно и было — сельским хозяйством. Вскапывал с бабушкой огород, пас корову.

— Это не ответ, — буркнул тот, за спиной.

И тут вмешался секретарь.

— Хватит, Толик, — устало махнул он рукой. — Ну чем он мог заниматься во время оккупации? Ты сам подумай… Кто «за»?

И вот у меня в руках комсомольский билет. В коридоре я сравнил с Санькиным. Одинаковые.

— У меня номер меньше, — похвастался все же Санька.

На улице совсем стемнело, и похоже, что начинается метель: тропинки переметает сыпучий снежок. Но на душе легко и радостно. Как гора с плеч свалилась. Нас всех приняли, даже эту плаксу в блестящих галошах. И пусть теперь бушует любая вьюга. Что бы мы были за комсомольцы, если б испугались вьюги?!

Санька с Кучерявкой и Ганкой решили все-таки зайти в столовую, а мне там делать нечего. В дырявом кармане гуляет ветер, а признаваться в этом неохота. Меня почти силой затащила к своей сестре Катя.

…В тесной комнатушке жарко натоплена печка, просто дышать нечем. А может, это только мне жарко? Варвара, молодая и красивая женщина, встретила меня так приветливо, словно давно ждала в гости. На столе дымится горячая картошка и лежит аппетитная селедка. У меня отчего-то ком подкатил к горлу и в глазах замелькали разноцветные мухи.

Есть? Есть я не буду, я не голоден.

— Ничего слышать не хочу, — строго сказала Варвара и потянула меня за рукав, — ступай за стол.

Что они, смеются? Стану я есть у чужих, чтобы что-нибудь еще подумали. Не было такого никогда и не будет. У меня глаза не собачьи. Правда, если б не Катя, если б это Санька здесь был, я бы еще подумал. А так и не просите. Я не голоден.

Варвара наконец сдалась и сказала Кате:

— Приглашай ты. Это твой гость.

Катя покраснела, как мак, даже конопушки пропали, и как-то хмуро буркнула:

— Ну, пошли…

Знал бы я, лучше б и не заходил. Стыда не оберешься. Не голоден я. Не хочу.

Но на чай с леденцами меня все же уломали. Чай — это не еда, чай — это вода, чайку попить можно, если им так уж хочется. К чаю Варвара незаметно подсунула мне кусок хлеба, и я также незаметно его проглотил. Верно, забыл что не хочу.

А после ужина — новая напасть. Куда это мы пойдем на ночь глядя в мороз и вьюгу? Шуточки это нам? Никуда нас Варвара не пустит, и думать нечего.

Только этого мне и не хватало, чтобы хлопцы смеялись: мол, темноты испугался. Не хватало, чтоб каким-нибудь зятем потом обзывали. Да и как это я останусь, а Санька с девчатами пойдут?

Катю Варвара так и не отпустила. А мне она не командир. Сказал спасибо и ушел.

А ночь в самом деле была темная. В городе ни огонька, на улицах ни души. Только ветер завывает в руинах да слепит глаза снегом. Кучерявка и Ганка идут молча, озираются по сторонам, стараются не отставать от нас с Санькой. Наслушались разных басен про воров и разбойников, которые по ночам раздевают на дороге людей. А то, бывает, заведут в эти каменные трущобы и прикончат. На базаре обо всем этом чего только не рассказывают.

Мы с Санькой не очень-то боимся разбойников. Зачем мы им? Наши бурки и свитки не дорого стоят, а денег и на развод нет. Не больно разживутся. Да и что это за комсомольцы, которые боятся каких-то разбойников?

А на душе все-таки отчего-то тревожно. Громыхнет ветер ржавым листом жести, проскрипит на ветру старое дерево — и по спине пробегает холодок.

Я добрался до дома к полуночи. Бабушка долго гремела засовом и все ворчала:

— Вот это комсомол! Ничего себе комсомол! Это что же, все в комсомоле шляются по ночам? Так тебе еще, мой хлопец, рановато. — И уже залезая на печь, смягчилась: — Бери там бульбу за заслонкой.

Картошка уже совсем холодная, но такая вкусная! Я обмакиваю ее в соль и не могу наесться.

… Гм. Чем я занимался во время оккупации. Собак гонял. Так и нужно было сказать тому слишком бдительному Толику. Да ничего, и так хорошо обошлось. Приняли. Теперь мы с Санькой — комсомольцы.