Владимир Кобликов - До свидания, эрлюсы

Но убежать не успел: заснул. Во сне ворочался, тяжело вздыхал. Ему снились разные сны: то он никак не мог повернуть вправо свой МАЗ, то, разбежавшись, перепрыгивал через глубокий овраг, то на него нападали страшные обезьяны, и все обезьяны почему-то курили. Потом, кажется, ничего не снилось, и вдруг Николка услышал мамин голос:

— Вставать пора, сынок: в школу проспишь.

Николка открыл глаза и улыбнулся солнечному зайчику, который купался в аквариуме, ласковому маминому голосу.

Николка быстро спрыгнул с постели. Глаза были радостными. Но когда он взял со стула брюки с настоящими карманами, то насупился и обиженно шмыгнул носом. По дороге в школу ему почему-то представилась курящая обезьяна, и он засмеялся.

Последние десять лет у совхозного сторожа деда Василия не было никаких происшествий. Старик даже подумывал, не уйти ли на пенсию? Не нужны теперь, видно, сторожа.

А тут на тебе — привидение!

Дед Василий был сторожем-профессионалом. Он привык мало спать, любил темноту и ничего не боялся: ни домовых, ни оборотней, ни жуликов — со всей этой нечистью старик-сторож распрощался с последним колокольным звоном. Вот только привидение… Слышать о них приходилось, и даже упоминалось в какой-то старой книжке. А дед наивно верил всяким книжкам, даже старым.

Привидение завелось в ремонтной мастерской. Как и все «объекты», мастерская после работы закрывалась на глазах у деда Василия. Мастерскую запирали тогда только, когда он обойдет все закоулочки и скажет:

— Объект принимаю.

И хоть по-прежнему дед Василий к концу каждого дня говорил «объект принимаю», в мастерской творилось что-то неладное. Еще засветло там начиналось рычание. Дед шумнет — все стихает. Уйдет посмотреть склад или какой другой «объект», опять в мастерской кто-то появляется. На разные хитрости шел сторож, но узнать, кто же появляется по вечерам в ремонтной мастерской, не мог. Хорошо еще, что привидение на руку было чистым — все оставалось на месте.

Про свой секрет дед Василий никому не рассказывал — засмеют. Решил он сначала с глазу на глаз повстречаться с «привидением», а потом обнародовать тайну.

…Около часа сидел дед Василий в надежном укрытии. Затекли ноги, хотелось курить и, главное, поскорее выбраться на улицу, где сладко пахнет жасмином. Здесь же отдает старым железом, керосином и гарью…

В мастерской тишина. «Неужели мерещилось? — рассуждал сторож. — Может, от старости… Ну, какие могут быть привидения в совхозе?»

Дед Василий совсем собрался выйти из укрытия, да чутким своим ухом уловил шорох на чердаке. Старик замер, а потом осторожно взвел курки старенькой двустволки — все надежнее. Из чердачного лаза в потолке показалась пятка, за ней другая. Ноги! Маленькие! Они пошарили по стене, нашли уступ и подались вниз. В повисшем на руках мальчишке сторож узнал Ваньку, сына вдовы Настасьи Блиновой. У Настасьи ребят пятеро. Ванька — последний. «Эх! надеру же я тебе уши, шельмец», — предвкушал сторож, но решил посмотреть, что же будет делать Ванька. А босоногое привидение осмотрелось и, крадучись, подошло к трактору. Ванька забрался на сиденье, повозился с рычагами и вдруг затрещал, подражая тракторному мотору:

— Трр…тррр…трррр…

И из-за этого постреленка дед Василий сидел целый час как неживой на каких-то железках! Ну, нет!

От старости до детства — один шаг, может, поэтому Ванька был спасен: дед Василий вспомнил себя таким, как Ванька. И не что-нибудь там вспомнил старик, а именно пролетку в сарае управляющего. Она — черная, блестящая от лака, оглобли задраны вверх, сиденья мягкие… Вот бы прокатиться! Да знал Васятка — дорога плата. А потому забирался он на отцовскую телегу, размахивал прутом над головою и, как кучер управляющего, кричал:

— Эй вы, любезные!

И не видел мальчишка покосившегося двора, возле которого стояла телега. И телега становилась пролеткой, и несла ее тройка вороных по широкому тракту! А Васька все подгонял и подгонял:

— Эй вы, любезные!

Так он мчался до тех пор, пока не раздавался окрик мачехи:

— Опять, знать, спятил, окаянный!

И — прощай мечта!

…Привидение, между тем, рокотало. Ванькин трактор шел по огромному гону — Ваньке надо еще много гектаров вспахать рассыпчатой пахучей земли. Стало темнеть, а Ванька все пахал и пахал: