Меган Маккаферти - Вторая попытка

В моем дневнике нет записей о счастливых событиях. Но даже если такие и имеются, они резко обрываются недописанными сценами и фразами, поскольку слишком сентиментальны, а поэтому противны и совершенно чужды мне. Из-за моей неспособности зафиксировать хотя бы какие-нибудь положительные события моей жизни девчонки, с которыми я провела здесь бульшую часть времени остались безымянными. Например, Брук Марс. Я никогда о ней не упоминала, хотя она отличный человек. И сомневаюсь, что я еще что-либо напишу о ней. Думаю, что я не брала на себя труд писать ничего потому, что в глубине души понимаю, что и она, и все остальные «подружки навсегда», с которыми я познакомилась этим летом, выйдут за пределы моей вселенной, как только начнется учебный год.

Да, конечно. Я буду числиться в их списках адресов для рассылки шуток по электронной почте, мы можем созвониться несколько раз. Но ответить на их письма парой слов — это, пожалуй, все усилия, которые я готова вложить в поддержание такой дружбы, которая является всего лишь временным явлением. Я знаю, что для них я всего лишь одна из многих неглупых девчонок, не лучше и не хуже, чем те подружки, которых они каждый день встречают в коридорах собственных школ. Есть ли смысл напрягаться и поддерживать тесные отношения со мной, ведь они знают меня всего-то сорок два дня? Особенно учитывая то, что у всех нас появятся новые друзья, когда мы продолжим учебу в колледжах.

Мне и с тобой было не так-то легко поддерживать связь, а ведь ты была моей духовной сестрой в течение трех с половиной лет. Ты, так же как и я, хорошо знаешь, как трудно бывает объяснить что-то, когда поезд уже ушел. Ты должна была бы быть здесь и наблюдать за моей жизнью в режиме реального времени, потому что только так у тебя появился бы шанс понять меня, хотя даже в таком случае никаких гарантий нет. Даже при самых благих намерениях расставание — это, возможно, всего лишь неотъемлемая часть взросления. И ничьей вины в этом нет, просто так уж устроен мир.

Я знаю, что это письмо особенно пессимистично, но я просто не вижу больше смысла вкладывать силы в отношения с людьми, которые находятся от меня так далеко. Жизнь, такая как она есть, постоянно мешает этому.

Прагматически твоя,

Дж.

Мне никогда особенно не нравился Нью-Йорк. Во многом это связано с тем, что мои родители программировали меня на ненависть к его грязи, преступности, толпам народу и, вообще, к сомнительной репутации. Когда я сообщила им, что мне нужно их разрешение на участие в литературной встрече в Крови и Чернилах, которая состоялась вчера вечером, они отказались подписать бланк. Их аргументы варьировались от истеричных («Банды преступников расстреливают ни в чем не повинных подростков вроде тебя прямо из проезжающих автомобилей!») до просто ребяческих («Джулиани, Шумилиани!»). В конце концов, после того как я долго ныла, они уступили («Возьми баллончик со слезоточивым газом!»).

Теперь, когда я вернулась из поездки, я понимаю, почему Нью-Йорк стал прибежищем для тех людей, которые понимают, что больше никуда не вписываются. Только в Нью-Йорке я смогла услышать то, что изменило мою судьбу.

— Мне кофе, пожалуйста. Черный.

Этот голос…

— И бисквит.

Этот голос. Неужели это?..

— Спасибо.

И вот — ярче свет иллюминаций и отбеленных улыбок нью-йоркских поп-звезд, и значительно более эффектный, чем кто-либо, кого вам доводилось видеть на Бродвее, стоит не кто иной, как Парень, Чье Имя Я Могу Кричать Во Весь Голос…

ПОЛ ПАРЛИПИАНО!

Я устроила в кофейне такой переполох, что сразу же привлекла к себе его внимание в этом самом видавшем виды городе на Земле. Даже при самом лучшем раскладе, то есть если бы он узнал меня, я никак не ожидала, что он подойдет ко мне и заговорит. А именно это и произошло. Вот так, в многомиллионном городе, в котором еще больше забегаловок, я столкнулась лицом к лицу с моей самой-страстной-страстью.

— Я тебя знаю, — сказал Пол Парлипиано.

Я вдохнула огромный глоток воздуха, чуть не подавившись.

— Джессика Дарлинг, не так ли?

Я кивнула.

— Ты учишься в Пайнвилле. Перешла в выпускной класс.

Я снова кивнула и выдавила из себя одноединственное слово:

— Да.

— А что ты здесь делаешь?

— Летняя программа.

— Понятно.

Как только он это произнес, я поняла, что, наверное, мой ответ прозвучал странно. Он ведь не знает, что это такое. Блин.