Александр Гиневский - Везучий Борька

Дядя Илья вошёл, тяжело ступая в мягких шерстяных носках.

— Здорово, Анатолий Алексеевич! Вот ты у нас теперь какой! Скоро моего Тимоху колотить будешь. — Илья Васильевич обнял племянника. — Как же это твой батька не сдрейфил тебя прислать?

— А я сам просился.

— Сам? Слышь, Ганю, Анатолий-то сам к нам просился! Ну отдыхай. У нас здесь привольно. Речка есть. Видал речку?

— Нет ещё.

— Ну увидишь. Сразу могу тебе про неё лекцию прочесть. Хочешь?

От слова «лекция» на Тольку потянуло скучищей, поэтому он не очень-то охотно кивнул головой.

Илья Васильевич сел на диван, раскинул руки по спинке.

— Садись рядом. Люблю читать лекции незнающим — верят. — Илья Васильевич хитро подмигнул мальчику и продолжал: — Говорят, будто ещё в мохнатую старину один купец зарыл на берегу золотые деньги. Говорят, много. Решил он как-то проведать свой клад. Пришёл, смотрит: деньги на месте, только похоже не золотые, а медные. Во пироги! Стал он монеты на зуб пробовать. Все зубы обломал — ни одной деньжонки золотой не обнаружил. Взвыл купец. То ли от досады, то ли от того, что без зубов остался. Ну а люди стали говорить, что это его бог наказал. Теперь гадай: то ли бог, то ли хитрец о двух ног? Так и осталась наша речка Медянкой. А клад-то, знаешь, нашли.

— Купеческое золото?

— Ишь ты, золото… Глину нашли! Да ещё какую! Золота из неё не состряпаешь, зато кирпич получается что надо.

— А-а! Я видел. — И Толька вспомнил тяжёлые самосвалы под ковшами жуков экскаваторов.

— Батька, — раздался из кухни голос тёти Ганны, — не дури Толику голову карпичами! Сидайте за стол!

Посреди Толькиной тарелки, как в океане, возвышался аппетитный риф белоснежной густой сметаны.

— Ешь, Анатолий, не стесняйся, добавка будет, — Илья Васильевич усмехнулся. — А то, смотрю я, хлипкий ты больно… Это я к тому, что наших бугринских ребят не задевай, они покрепче тебя будут. А заступаться не стану. Понял?

— Понял, — с невольной досадой произнёс мальчик.

— Не слухай ты его, Толик! Пугает тебя батька.

— Ты как насчёт подраться? — гнул своё Илья Васильевич.

Мальчик смутился. Покраснел, пожал плечами.

— Сдачи дам, — сказал не сразу.

— А большего и не надо! Мы не агрессоры. — Илья Васильевич шумно заработал ложкой. — Наши в поле не робеют, так? — Он подмигнул мальчику и, уже обращаясь к жене, заговорил, вспомнив: — Ох, и лупил я его батьку, когда пацанами были! Другие братья, посмотришь, друг за дружку горой, а мы — нет. Алексей реветь и жаловаться не любил. Подожмёт губы, с лица побелеет. Аж страшно становилось. Ну, думаю, как разъярится да оторвёт башку родному брату. Дурак-дураком я был, а ведь старше Алексея… Чего ж тут было не сладить…

— Мне папа про вас рассказывал совсем другое.

— Про это-то забыл, поди. Батька твой худого никогда не помнил.

— Папа рассказывал, как вы в тире выиграли сапоги. Вы их ему отдали.

— Ну вот! Я же говорил! — взглянув на жену, рассмеялся Илья Васильевич. — Было дело. В Луганске перед войной. У меня сапоги были ещё хоть куда, а у Алексея — решето худое. А там, в тире — сапоги. Приз. Спросили — как раз Алёшины размер. Загорелся я. Ну и… считай, даром достались.

— Эй ты, с полотенцем, куда прёшься?! Туда нельзя! Там бочки замачивают!

Мальчик обернулся — никого. Шелестит высокая трава по берегу — и ни души. Повернулся, дальше пошёл.

— Кому сказано!.. — прозвучало совсем угрожающе.

Толька остановился. Чуть расставил ноги, готовый к нападению. Но видно, не очень-то боевито выглядел со стороны — раздался хохот.

Наконец он увидел. Над высокой травой маячили четыре издевательски смеющихся лица. Самое крупное из них вдруг нахмурилось.

— Топай сюда, разбираться будем…

— Документики проверим, — добавило другое лицо, видимо, чином пониже.

«Разбираться так разбираться…» — с тоской подумал Толька.

Навстречу ему с земли поднялся коренастый мальчишка. Толька прикинул: ростом поменьше, это уже неплохо.

— Это ты, что ли, к дяде Илье приехал? — Был первый вопрос.

— Если знаешь, чего спрашиваешь? — На Тольку медленно накатывало. Про себя он решил: начну первым. Момент не упустить бы…

— Небольшая проверочка, — процедил коренастый.

С земли вскочил совсем малявка из класса второго-третьего. На голове у него была фуражка козырьком назад. Он подскочил к Тольке.

— Это наш атаман Никита, понял? Он тебе враз шею намылит!

— Посмотрим… — глухо выдавил Толька.

— Адзынь, Евсейка, — с царственной ленцой в голосе произнёс атаман Никита. Ухватив за козырёк Евсейкину фуражку, он крутнул её и дёрнул вниз к подбородку. Конопатое лицо Евсейки скрылось. Надолго.