Виталий Тренев - Бриг «Меркурий»

Бледных прилежно и неутомимо работал, а Удалов или мастерил что-нибудь при помощи матросского ножа (вроде кузнеца и медведя, бьющих по наковальне), или же, собрав вокруг себя кружок подвахтенных матросов, упражнялся в познании языка, заставляя покатываться со смеху и веселых французов и своих, более серьезных соотечественников. Он быстро приобрел популярность и общую симпатию, начиная от капитана брига, купившего у него кузнеца и медведя за пачку табаку, и кончая коком-марсельцем. Особенность говора этого провансальца он быстро уловил своим музыкальным слухом и ловко копировал его, ко всеобщему удовольствию.

Только старший офицер, лейтенант, игнорировал его, холодно глядя поверх головы, если он попадался ему на глаза. Он не мог позабыть своего купанья в студеных водах Авачинской губы.

Однажды, в довольно свежий ветер, бриг ходко шел в полветра, кренясь и осыпая брызгами с бака прикорнувших у русленей матросов. Вдруг вахтенный начальник отдал команду, боцман засвистал в дудку, вызывая подвахтенных на палубу. Вахтенные бросились к брасам, чтобы уменьшить площадь парусов. С севера заходил шквал с дождем.

При звуках аврала Усов поднял голову, загоревшимися глазами глядел на работу матросов и так насасывал трубку, что от нее искры летели, как от паровоза.

Удалов, Бледных и Попов тоже встрепенулись. Курчавый Жозеф, вылетевший из люка на палубу, на ходу обернулся и крикнул улыбаясь:

— Il faut se chauffer un peu! (Нужно немного погреться!) — и, как-то поскользнувшись (бриг качнуло на Зашумевшей большой волне), он плечом со всего маху стукнулся о высокий борт; лицо его искривилось, но, ловко сбалансировав, он устоял на ногах и ринулся вверх по вантам, крикнув: — Ça va, mon vieux! (Ничего, старина!)

— Всыпал бы я тебе с дюжину, чтобы не зевал во время аврала! — буркнул Усов.

— Хорошо, да не по-нашему, — сказал Удалов, глядя на работу матросов.

Усов только иронически ухмыльнулся.

В это время у Жозефа, не на шутку зашибшего руку, порывом ветра вырвало угол марселя, парус гулко захлопал, грозя разорваться на клочки. Капитан, вцепившись в поручни, заорал на матросов, французский боцман кинулся к вантам с полубака, но его опередил Удалов, кошкой взлетевший по вантам и побежавший по рее. В несколько секунд марсель был усмирен. Усов, не отрывавший глаз от товарища, удовлетворенно крякнул и глянул в сторону мостика — «знай, мол, наших», а Удалов, кончив дело, так же лихо спустился на палубу и присел к товарищам как ни в чем не бывало, лишь слегка запыхавшись. Капитан в рупор крикнул что-то французскому боцману, и тот, козырнув, кинулся к пленным.

— Семен, к капитану! — крикнул он Удалову.

— Эх! Небось, чарку поднесут! — с завистью сказал Попов.

— И стоит того! — оборвал его Усов. — А ты бы вот больше жиры належивал, лежебока!

Капитан поблагодарил Удалова и приказал выдать ему вина.

После недолгой стоянки в Калифорнии бриг пошел зимовать на Сандвичевы острова. Переход длился семнадцать дней. После холодных осенних шквалов северной части Тихого океана здесь была благодать, но тем не менее и туг бриг поштормовал. Пять дней люди ни разу не ложились сухими, не спали больше двух часов подряд и не имели горячей пищи. Ветер стих внезапно, к вечеру, но всю ночь бриг мотало на могучей океанской волне. В кубрике было сыро, но люди спали, как сурки, не обращая на это внимания. За день судно вышло из штормовой полосы и, окрылившись всеми парусами, ходко шло, чуть кренясь под ветер и с шорохом и всхлипом разваливая на две волны гладкую, как жидкое зеленое стекло, воду. Солнце склонялось на запад. Высохшие за день паруса порозовели, и вдали, над жемчужным простором, на безоблачном небе встали розовые облака. Удалов, стоя у бушприта, смотрел вперед. Жозеф, вахтенный на баке, указал ему на облака:

— La terre! Les iles de Sandvitche! (Земля! Сандвичевы острова!)

Поздно ночью раздалась команда, загремел якорный канат, и бриг остановился, как казалось, у самого подножья темной, нависшей над судном горы. Над горою дрожали и переливались крупные, яркие звезды. Веяло сладкими, пряными ароматами. С берега доносились пение и томный, ноющий звон какого-то струнного инструмента.

— Пахнет, как в церкви: ладаном и горячим воском, — тихо сказал Удалов. — А звезды — как свечи… Хорошо на свете жить, дядя Усов!

Оживившийся и как бы помолодевший боцман широкими ноздрями перешибленного носа жадно вдыхал в себя ароматы.

— А на берегу, брат, — восхищенно сказал он, — этой самой пальмовой араки пей — не хочу. Ну, конечно и джин английский соответствует. Всякой этой фрухты — и не поймешь, откуда она родится. Иная вся, как еж, в иголках, а расколешь — внутри половина лед, половина мед. Народ тут канаки называемый. Между прочим, по пояс нагие ходят, а ничего, народ хороший, смирный.