Виталий Тренев - Бриг «Меркурий»

— Пожалуй, не вернется Гуссейн, как полагаете? — сказал Ушаков, обращаясь к Ельчанинову.

— Нет, ваше превосходительство. У них повадка известна: как получат по шее, так дуют до Стамбула без памяти. В Босфоре только в себя придут.

— Экая свинья! — искренне возмутился Ушаков. — Бросил старика и бежит во все лопатки, не угонишься.

И адмирал отдал приказ: «Рождеству Христову» повернуть к «Капитание», остальным продолжать преследование и истребление турецких судов. «Рождество Христово», повернув, быстро приближалось к сражающимся. «Капитание», накренившись, медленно двигался, тяжело переваливаясь с волны на волну. Снасти его повисли, паруса были изорваны, но обкуренные порохом борта то и дело сверкали молниями выстрелов и дым окутывал израненный корабль. Его окружали русские корабли, время от времени давая залп и требуя сдачи, но Сеид-Бей отвечал на это только выстрелами. Ушаков, с юта своего корабля наблюдавший неравный бой, опустил трубу и, обернувшись к своим офицерам, сказал:

— Молодчина, старый волк! Как дерется, а? — И его голос дрогнул от волнения. — Ну, однако мы его сейчас соструним!

Адмиральский корабль на всех парусах подлетел к своим кораблям, медлившим решением участи «Капитание».

На палубе турецкого корабля был хаос: деревянные обломки, подбитые пушки, трупы, лужи крови. В промежутках между залпами раздавались вопли и стоны раненых.

На юте возле разбитого штурвала стоял небольшой старик в чалме. Его горбоносое лицо было гневно, острая жидкая борода дрожала от ярости. В руке он держал пистолет со взведенным курком и высоким тенором отдавал приказания. Люди сломя голову кидались выполнять их. Восемьсот человек экипажа трепетали от звука этого голоса.

В недрах корабля, в темной жилой палубе, под офицерскими каютами была небольшая каюта с дубовой дверью. В ней с самого начала сражения были заперты шесть пленных русских матросов. Часовой стоял у двери, но когда он почувствовал, что судну грозит гибель, он бросил свой пост и убежал на верхнюю палубу, стараясь не попадаться на глаза офицерам. Заметив отсутствие часового, пленные решили вырваться на свободу. Они по очереди пробовали вышибить дверь, но она не подавалась.

— Стой, ребята! — сказал старший из них, белокурый гигант Овсянников. — Я, кажись, нашел способ.

Он стал плечом к дверям и велел остальным стать за ним, друг за другом, схватив руками один другого.

— Раз, два, взялись!

И живой таран стал раскачиваться, ударяя Овсянниковым в дверь. Дверь затрещала и стала подаваться.

— Идет! — обрадовались матросы и с новой энергией стали бить в дверь.

Между тем «Рождество Христово» приблизился к месту боя и, приказав остальным кораблям войти ему в кильватер, подошел к «Капитание» на, тридцать сажен, не обращая внимания на беглую пальбу турецкого судна. Несколько выстрелов книпелями и ядрами, и все три мачты «Капитание» рухнули с грохотом и треском, калеча и убивая находившихся на палубе людей. Судно легло на борт и вот-вот могло опрокинуться. Корма «Капитание пылала от застрявшего в ней брандскугеля. Сеид-Бей чудом уцелел. Голос его звенел среди стонов, воплей и треска ломающегося дерева. И настолько велика была власть этого маленького гневного старика, что полуискалеченные: люди бросились по его приказу обрубать ванты и освобожденное судно поднялось… Ушаков повернул через фордевинд [26] Фордевинд — ветер, дующий по направлению, совпадающему с курсом судна. и, став бортом против носа „Капитание“, навел орудия и потребовал сдачи. Этот залп должен был пустить корабль на дно. „Рождество Христово“ был так близко, что ясно было слышно, как вопили о пощаде люди, изо всех закоулков высыпавшие на верхнюю палубу „Капитание“. Сеид-Бей понял, что теперь власть его окончилась. Погрозив пистолетом, он бросился вниз по трапу, направляясь к крюйт-камере, для того чтобы взорвать судно. Дым клубами валил ему навстречу. Закрывая лицо широкими рукавами, старик пробивался вперед и вдруг столкнулся с какими-то людьми. Это были пленные матросы, разбившие наконец дубовую дверь.

— Братцы, это ведь адмирал сам, Саитка! — изумленно крикнул один из них, наскочивший на старика.

Услышав звуки русского языка, Сеид-Бей поднял пистолет, но Овсянников быстро вышиб его.

— Зря, папаша, зря! — сказал он и, схватив отбивающегося яростно адмирала в охапку, бросился к трапу.

Откуда-то сбоку бил огонь, дым слепил и не давал дышать. У самого трапа Овсянников вспомнил, что он старший и отвечает за своих товарищей.