Леэло Тунгал - Кристийна, или Легко ли быть средней сестрой

— Ну если ей уже год исполняется. И складочек у неё полно, и…

Мама рассмеялась:

— Нашей маленькой Имби сегодня исполнился месяц. А складочки у нас оттого, что мы хорошо кушаем!

Мама и в самом деле ест с аппетитом, но если она так сюсюкает, то это значит, что она говорит и за Имби. По-моему это странно и безобразно. Месячной недотёпе справляют день рождения, да ещё и разговаривают за неё!

Отец, когда вернулся домой, спросил:

— Ну, как вы тут жили?

Мама ответила:

— Прекрасно! Хорошо покушали, спали, сколько положено, и обмочили шесть пар штанишек!

Мне стало так стыдно — будто и мы с мамой…

— Я-то не обмочила, — сказала я. — И Хелен тоже.

— Значит, это Имби с мамой на пару безобразничали, — улыбнулся отец. — У вас так вкусно пахнет. Не пора ли за стол?

По случаю дня рождения Имби стол накрыли в комнате с телевизором. Хелен, пока мы накрывали стол, не высовывала носа из комнаты, и когда я пошла её звать, оттрепала меня за волосы.

— Сделай так, чтобы тебя здесь не было. По гроб жизни видеть тебя не хочу! — прошипела моя старшая сестра. — Неряха ты паршивая!

У нас с Хелен общая комната, но я знаю, что не должна мешать ей готовить уроки. Но что это за учеба, когда ты валяешься на диване и смотришь в потолок, а учебники разбросаны по полу?

И это благодарность за то, что я припасла муку для Хелен! В последнее время я в этом доме ни разу не слышала слова «спасибо»! Хелен могла бы поблагодарить меня хотя бы за то, что я нарисованную ею такую скучную и бледную дорогу очень миленько раскрасила! От такой жизни рыдать хочется!

Когда стол накрыли, Хелен выползла из комнаты. Я дала себе слово, что не заговорю с ней до конца жизни или даже ещё дольше. Поделом ей!

Мама сказала:

— Дети, ешьте пирожное, наконец!

Но у меня совсем пропал аппетит. Хелен сидела на другой стороне стола, корчила мне страшные рожи и тоже не ела.

— Вы что, поссорились? — спросил папа.

Мама пощупала мой лоб, потом у Хелен и сказала:

— Температуры у них нет. Что там у вас стряслось?

— Кристийна дура! — пробурчала Хелен. — Испачкала мой рисунок… А ты, мама, должна завтра прийти в школу. Учительница Лепик велела.

— Ну и дела! — поразился папа. — Что ты там натворила?

— Я же сказала, что Кристийна исчеркала мою тетрадь, — всхлипнула Хелен. — Намалевала на пер-спек-ти-ве какую-то какашку!

Какашку! Да я нарисовать какашку не сумею! И вообще я не знаю такого человека, который по своей воле стал бы рисовать какашки, когда на свете столько интересного: собаки, солнце, черепа… Но так всегда, если в этом доме что-то случается, валят на меня!

Отец велел Хелен показать тетрадь для рисования и дневник.

Господи! Оказалось, что Хелен назвала какашкой моего миленького щеночка, которого я пририсовала фломастером к её серой дороге. Я помню, когда акварель высохла, Хелен вздохнула: «Какая скучная картинка получилась!». И пока она мылась в ванной, я сделала рисунок поинтереснее. Пёсик на дороге, правда, получился слегка похожим на овцу, но я приписала, кто это и отчего у него, бедняжки, кривые лапы. Такая красивая картинка вышла!

Папа с мамой посмотрели в тетрадь Хелен и рассмеялись.

— «Собака молодая и её ноги не держат», — прочла мама. — Это уж точно работа Кристийны.

— Ну да! — честно призналась я. — Я написала, что собака молодая, и её ноги не держат.

— Чего вы смеётесь? — произнесла Хелен сквозь слезы. — У всех нормальные сёстры или братья, а у меня одна хуже другой!

— Ох-охо, — сказал отец, — а почему у тебя в дневнике вчерашняя пятёрка переправлена на тройку? Да ещё красными чернилами?

Хелен покраснела. Уставилась в землю и замолчала.

— «Природоведение: коровы и свиньи», — прочитал отец. — Отвечай, что у тебя там произошло с этими коровами и свиньями?

— Ничего не произошло, — прошептала Хелен. — Ну да, мы с Майю вчера получили за коров и свиней по тройке. И Майю сказала, что не хочет из-за какой-то хилой свиньи получать порку. И ещё она сказала: «Давай исправим тройки на пятёрки, иначе дома отец меня выпорет».

— Майю сказала, Майю сказала, — повторил отец. — А ты что сказала?

— Я сказала, что и меня побьют.

— Деточка моя! — изумилась мама. — Когда мы тебя били? Зачем ты такое сказала?

— Мне стало стыдно… — пробормотала Хелен.

Отец развёл руками:

— Тебе стало стыдно, что тебя не побьют? Я не нахожу слов! Всыпать бы тебе хорошенько! Стыдно, Хелен, ты стала лгуньей!

Хелен разревелась, и мама сказала: