— Такой кисель получается из свеклы, такой кисель — никакого сахару не нужно, — причмокивает от удовольствия губами Поскачиха. — Закваски на ночь положишь и в печь, а утром…
Потолкуют про кисель.
Потом тетя Марина начинает жаловаться:
— Мой совсем с ума спятил. Как дитя горькое… Приволок домой какой-то ящик и в солому спрятал. Открыла я, а там — господи, боже милостивый! — эти… как их? Ну, что мальцу с поселка руку оторвало…
— Гранаты, — подсказываю я с печи, но на меня не обращают внимания.
— Куда ты, говорю ему, хворобу эту принес? Дети ведь в хате. А он — не суй, говорит, носа не в свое просо. Рыбу глушить буду…
Тут и бабка Гапа вмешивается в разговор.
— А слыхали вы, мои девоньки, что в Чистолужье было? Пошел мой брательник в лес хворосту какого собрать, топить-то людям нечем, а там встречают его двое с ружьями, Ну, мой брательник уже и богу помолился… А они только спросили, кто есть в деревне. Махорку, правда, забрали… Да сказали, чтоб язык прикусил…
— Ай-я-яй-я-яй, — вздыхает отчего-то Поскачиха. То ли ей той махорки жаль, то ли еще чего — не знаю.
Но ходят по деревне и другие слухи: немцы Москву взяли. Об этом Неумыка на каждом шагу звонит:
— Все теперь. Амба. Москва теперь наша.
А люди говорят разное. Одни верят, другие нет. Дед Мирон, когда мы с Санькой передали ему Неумыкины слова, почему-то на нас обозлился. Глянул из-под бровей, как из-под стрех, вогнал топор в колоду, вытер мокрый от пота лоб и спросил:
— Вы что, хлопцы, к Неумыке в помощники записались? Собака брешет, а вы по селу разносите. Быть того не может, чтоб немец Москву взял!
Дядя Захар ходит туча тучей. Сунулись мы к нему со своими расспросами, а он как вызверится:
— Откуда мне знать? Отвяжитесь, сопляки!
И запрыгал с ведром дальше к колодцу.
На шоссе мы встретили троих немцев. Идут они, цокают коваными сапогами по булыжнику и весело лопочут по-своему. Тут Санька набрался смелости и издали крикнул:
— Пан, Москва капут?
Немцы остановились, смерили нас глазами с ног до головы и заржали:
— Я-я, Москау капут!
На другой день с самого утра вваливается к нам в хату еще один фашист.
— Матка, яйки! Москау капут!
— Какие тебе яйки-хворобайки зимой?! — ответила ему бабушка, а когда немец вышел, буркнула: — Ишь, черти, одно у них на языке — капут да капут…
Прошла неделя или две. И вот однажды прибегает к нам Санька, радостный, взволнованный. Не успел дверь закрыть, как тут же похвастался:
— Мне немец по шее дал!
Бабушка засмеялась:
— Вот счастье тебе, хлопец, привалило. И как же это тебе удалось?
Санька обметает снег с бурок и рассказывает с пятого на десятое:
— Они у нас живут пятый день. Каждый день я спрашивал: пан, Москва капут? Капут, говорят, капут… А сегодня утром я снова: пан, Москва… А он мне как врежет! Я прямо о ступу лбом! Во! — И Санька стянул с головы шапку, показывая очередную шишку. — Пощупай!
Я пощупал. Шишка была большой и твердой.
— Так что ж это он, ирод? — удивилась бабушка.
— А то, — многозначительно ответил Санька.
Целую неделю мой друг похвалялся всем этой шишкой. А тем, кто не верил, давал ее пощупать. Взрослые смеялись. Скок уже не рычал на нас, а долго расспрашивал, как было дело, потом хлопнул в ладоши:
— А мой же ты голубь, вот и началось… А они-то думали…
Похвастался Санька своей шишкой и деду Мирону. Дед тоже смеялся до слез.
— Значит, дали им под Москвой по шее, — сказал он, вволю нахохотавшись.
— Немец, верно, подумал, что я с ним дразнюсь, — радовался Санька своей удаче.
Однажды Коля Бурец сказал по секрету, что у него есть две гранаты. Мы с Санькой и пристали к нему: либо отдай, либо продай.
— А зачем в-в-вам? — хитро щурит Коля свои цыганские глаза.
— Рыбу глушить будем, — на ходу придумываю я.
— И-и-и я буду, — не соглашается Коля.
— Мы тебе рогатку отдадим, — щедро обещает Санька.
Бурец немного подумал, почесал затылок и отрезал:
— Н-нет. Мне с-с-самому нужны.
Ну и хитрюга же этот Заяц: тянул из нас жилы, пока целый противогаз за одну гранату не выцыганил. Пришлось отдать, хоть и жаль было. Да без противогаза можно обойтись: газов пока что не пускают. К тому же не такой он был и целый: пару полос на рогатки мы от него отрезали.
Так ведь и граната была не бог весть какая. Правда, с ребристым кожухом, с ручкой, зато без капсюля. И все же, что ни говори, граната есть граната. Боеприпас.
Мы отнесли гранату к Саньке на чердак. Там хранится все наше снаряжение. Патроны еще осенью выкопали и перепрятали в солому.
Читать дальше