Игорь Гуров - Зарево над предгорьями

Из машины вышли генерал Тюриченко и член Военного Совета фронта.

— Товарищ член Военного Совета, — доложил Кабарда, — тут немного необычный пленный…

— Подождите, полковник, — остановил его тот. — Здравствуй, Володя! — протянул он руку Вовке. — Рад видеть тебя живым, здоровым и поздравить со вторым орденом.

Пока Вовка здоровался с Тюриченко, член Военного Совета подошел к седому немецкому офицеру.

— Ошень неудашно, — услышал Вовка глуховатый голос немца. — У вас ошень легко дышится, но мой место сейчас в Германии.

— Это верно, — ответил член Военного Совета. — Германскому народу нужны люди, открывающие ему глаза. Еще больше понадобится таких людей после войны. Нужно будет строить новую, свободную, демократическую Германию.

— Зо, — убежденно сказал немец, — это есть истина!

— Садитесь в машину, — предложил член Военного Совета. — Решим в штабе фронта, как с вами быть.

Кабарда разговаривал с Катей.

— Добре, — он покрутил тонкий ус. — Кончай дела в партизанском отряде и возвращайся в часть. Скоро опять в рейд пойдем. — И, нагнувшись к ее уху, спросил: — А как разумеешь, Вовка до мене не пийдет? В разведвзвод?

Неожиданно послышался лай Верного. Привязанный к подводе, пес рвался в сторону.

— Чего это он? — удивился Кабарда.

Верный лаял на пленного солдата в коротком мундире и узких штанах.

— Гарденберг! — вскрикнула Катя.

Обер-штурмбаннфюрер рванулся к плавням.

— Стой! — закричал конвоир.

Вовка поспешно отвязывал Верного, но Гарденберг уже скрылся в камышах.

Найти след по воде Верный бессилен.

Катя и несколько казаков из полка Кабарды побежали в камыши. В глубине плавней раздались выстрелы.

Казаки генерала Тюриченко двинулись в степи — освобождать станицы и хутора. Сибиряки, матросы и партизаны, форсировав Кубань, вошли на рассвете в Краснодар.

Радость, ни с чем несравнимая радость переполняла Вовку. Едва копыта коня ступили с деревянного настила моста на землю, он взлетел в седло, дал шпоры и помчался к центру города.

Где-то в стороне раздавались пулеметные очереди и, как филин в лесу, ухал одинокий миномет. Но центр был уже свободен.

Низко пригнувшись к луке, Вовка все погонял и погонял коня. Еле поспевали за ним Шурик и Измаил. Остальные отстали.

Как разрушен город! Развалины института, где училась Галя, груды кирпича на месте архитектурного памятника — старинного атаманского дворца…

Пролетев мимо раздетого зимними ветрами парка, Вовка и его друзья выскочили на главную улицу.

Оборванные, изможденные женщины бросились к ним навстречу. Более суток назад одна за другой пробрались они сюда. Они знали, что подвергают себя смертельной опасности: стоит попасть на глаза фашисту — и прощай, жизнь. Но не было сил не пойти навстречу своим.

И вот перед ними три всадника, три солдата. Широкие красные ленты на кубанках, черные бурки, как огромные крылья, бьют по крупам лошадей; алые башлыки флагами полощутся за спиной.

— Наши! Казаки! Партизаны! — раздавались крики.

Вряд ли кто из женщин заметил, что перед ними всего лишь подростки. Для них это первые освободители.

Обнявшись с какой-то немолодой женщиной, плакал Вовка.

— Говори, сынок! Чего-нибудь говори! — сквозь слезы просила женщина.

Вовка увидел устремленные на него родные, счастливые глаза и долго не мог ничего сказать.

— В общем, — проговорил он наконец, — фашисты здесь больше не будут.

И срывающимся мальчишеским голосом крикнул:

— Да здравствует Советская родина!