Иосиф Ликстанов - Первое имя

— Прощай! — сказал Паня.

Теперь Гена уже не задерживал его.

Медленно, в раздумье вернулся он на свою тренировочную площадку, повел мяч, подпрыгнул и ударил. Мяч сбил табуретку, по земле покатилась бутылка, с бульканьем полилась вода. Быстро оглянувшись — не видел ли кто этой промашки, — Гена убрал табуретки в дровяник.

Домой Паня пришел с намерением сейчас же рассказать все отцу. Кепка отца занимала обычное место на вешалке в передней, но рядом с нею висели две фуражки военного образца и пилотка, а из столовой доносились голоса. Значит, придется отложить разговор… Жаль!

Паня пошел в «ребячью» комнату, поклонившись по пути Степану Полукрюкову и еще двум молодым машинистам из второго карьера. Он хотел было взяться за книгу, но стал прислушиваться к разговору старших.

— А я, дорогие товарищи, смотрю на дело так… — сказал Григорий Васильевич. — Понятно, стахановец должен быть на ученье острым человеком. Это верно! Он должен каждый добрый пример на лету ловить, усваивать. Однако это только половина дела. Он еще должен свои недостатки подмечать, думать над ними. На днях сказал я Степану: «Ты зачем неполный ковш на погрузку потащил?» Сказал, да и забыл, а он смотри что: с карандашом прикинул, представил расчет — значит, дошел до самой сути дела… Расскажи, Степа.

— Да ведь простая штука… — начал Степан. — Зачерпнем ковш — он, бывает, заполнится всего на две трети. Мы все-таки его на разгрузку везем. Нам кажется, что если мы спешим, мотаемся, значит все в порядке и работа быстро идет. А подкинешь цифру — и совсем другая точка зрения получается…

Он прочитал свой расчет, и даже Паня, сложив в уме секунды, убедился, что дочерпывать ковш выгоднее, чем отгружать неполные ковши. Правда, выгода на добыче каждого ковша получалась небольшая — всего пять секунд, — но ведь надо учесть, сколько ковшей в смену дает экскаватор.

— Верно ведь! — сказал один из машинистов. — Ясно, дочерпывать нужно.

— Нет, приятель дорогой, опять спешишь! — возразил Пестов. — Этот пример мы для того привели, чтобы показать, как над своими недостатками надо думать. Ну, а что нужно прежде всего? Прежде всего старайся так работать, чтобы ковш сразу получился полный, с шапочкой…

С особым чувством слушал Паня своего батьку.

Шаг за шагом разбирал он, знатный, прославленный человек Горы Железной, любую, даже мельчайшую ошибку молодых работников. И хоть бы раз подосадовал на своих учеников… И с каждым звуком этого голоса, согретого желанием помочь молодым машинистам, крепло желание Пани поговорить с отцом, как бы тяжело это ни было. Поймет, все поймет батя и непременно одобрит его решение!

Беседа в столовой подошла к концу.

— Наведывайтесь, молодые люди! — сказал Григорий Васильевич и пошел проводить гостей.

Спустя минуту вышел во двор к Паня.

Отец осматривал садовую ограду, пробуя планки. Некоторые планки плохо держались на ослабевших гвоздиках.

— Принеси-ка, сынок, молоток да гвоздочков, — сказал он. — Что ж ты, наследник, за двором и садом не смотришь? Непорядки завелись…

— Батя, я потом сам всё сделаю, — пообещал Паня. — А теперь мне с тобой поговорить нужно.

— Что случилось? — посмотрел на него отец. — Давай, выкладывай.

Они сели за стол в садике.

Григорий Васильевич достал папироску и вынул из коробка спичку, все внимательнее глядя на Паню, который сидел перед ним, опустив голову.

— Я, батя, плохо сделал… — наконец сказал Паня.

— Что именно?

Когда Мария Петровна, выглянув из кухонного окна, увидела мужа и сына, сидевших в саду, Паня, понурившись, что-то говорил, а Григорий Васильевич слушал его так внимательно, что вспомнил о зажженной спичке лишь тогда, когда она бесполезно сгорела. Он зажег новую спичку, закурил и продолжал слушать, становясь все серьезнее.

«О чем это они? — встревожилась Мария Петровна. — Набедокурил Паня, что ли? В школе что-нибудь вышло?.. Ишь, глаз не поднимает со стыда…»

Кончил говорить Паня. Заговорил Григорий Васильевич, сначала тихо и медленно, причем развел руками, потом его голос прозвучал громко и сердито.

«Расстроился отец, — подумала Мария Петровна, слышавшая, как Григорий Васильевич, тяжело ступая, прошел через переднюю и столовую в спальню. — Что там случилось? В дом Паня не идет. Ох, чадушко бедовое!»

Она пошла в спальню расспросить Григория Васильевича, что стряслось, мучилось. А Паня смел в кучу темные от сырости опавшие листья, и во дворе подмел, и покрепче приколотил планки в ограде.