Иосиф Ликстанов - Первое имя

Думает отец… думы у него тяжелые. И вместе с отцом думает Паня.

Напрасно все же батька взял в свою бригаду Степана. Сбываются опасения старика Чусовитина: каждый кубометр породы, вынутый из траншеи, дается с таким трудом, а тут еще неуменье Степана, низкая выработка… Плохо! И страшно! Страшно перед Горой Железной, которая с тревогой следит за работой пестовской машины, страшно за отца, за его доброе имя…

— Папа!.. Слышишь, папа!..

Оказывается, Наташа тоже не спит.

— Что тебе? — недовольно спросил отец, остановившись на пороге «ребячьей» комнаты. — Чего не спишь?

— Не знаю… Дождь разбудил, стучит и стучит… А потом, я слышала ваш разговор с мамой… Папенька, на траншее очень плохо, траншея сильно опаздывает, да? Все говорят, что не надо было брать в бригаду Степана Яковлевича Полукрюкова… — И ее шопот оборвался.

«Так!» — мысленно подтвердил Паня.

— Да что это вы все за Степана взялись! — сердито воскликнул отец и тотчас же перешел на шопот: — А ты слушай, слушай болтовню эту, набирайся понятия, комсомолка!

— Папенька, но ведь проходка траншеи шла бы лучше, если бы ты взял на машину Трофимова вместо Полукрюкова. Этого же нельзя отрицать, — с горечью сказала Наташа.

— Ну так, — согласился с нею отец, — а что из того следует — зачерпнуть ложку, а вылить плошку, да? Думаешь, нам только траншею нужно пройти и пошабашить? Неправильно судишь: нам нужно еще весь рудник поднять, чтобы руда для домны Мирной и других печей валом пошла. Ты комсомолка, должна партийную математику понимать: взяли мы молодого работника на самую ответственную машину, на «Четырнадцатую», укомплектовали «Пятнадцатую» молодежью, и весь молодняк на руднике точно вновь на свет народился, потому что доверие увидел. Учится молодежь у шефов-стариков на «отлично», выработку поднимает. Слышала?

— Да, это все признают. — Наташа вздохнула и добавила: — Но к чему все это, если., если траншея не поспевает к сроку, если руда не успеет выйти к домне Мирной?

— Должна выйти! — с силой проговорил отец. — Что ж ты думаешь, наш партком, не подумав, мое предложение насчет молодежи и шефства принял? Не беспокойся, мы это дело сто раз вдоль и поперек обдумали и обратного хода ему не дадим. Наседают на меня некоторые: сними да сними Степана с машины… Чтобы я Степку моего, фронтового героя, под такую обиду подвел? Не бывать такому! Всё!

Отец прошелся еще по столовой, вновь вернулся к «ребячьей» комнате:

— Скорее бы эти чортовы известняки в землю ушли! Тогда развернемся.

— А уйдут, папа?

— Если разведке верить, так похоже на то… Ну, спи однако! — И отец плотно закрыл дверь.

— Папенька, родимый! — горячо проговорила обрадованная Наталья. — Если бы все так и было!..

Паню тоже обрадовали слова отца, а утром снова ожили сомнения, владевшие им последние дни. Он достал из почтового ящика свежий номер рудничной газеты-многотиражки и прочитал статью о том, как подвигается строительство железной дороги. А вот о траншее газета снова не сказала ни слова.

Собравшись в школу, Паня прихватил обеденные судки.

В последнее время мать была очень загружена в детском саду — там открылись дополнительные группы для детей тех женщин, которые пошли работать на строительство, — все хозяйство в доме Пестовых вела Наталья, но иногда получалось так, что она не успевала стряпать, и приходилось брать готовые обеды в ресторане «Отдых».

Сам шеф-повар Александр Гаврилович, высокий человек с огненно-красным лицом и белыми бровями, принял у Пани судки и осведомился:

— Спрашивал у папаши, что ему желательно?

— Нет, я и так знаю. Мы с батей тестяное любим, а борщ чтобы густой, с помидорами и сметаны побольше. А еще я люблю…

— Ты, фрикаделька, у меня на отдельном учете не состоишь, носом не вышел. Об отце говори! — с высоты своего величия осадил его шеф-повар.

Когда Паня был уже в дверях, Александр Гаврилович задержал его:

— Что там у Григория Васильевича на траншее?

— Вы у бати спросите, а фрикадельке а школу нужно, — отплатил ему Паня; все же он в двух словах рассказал уважаемому шеф-повару, что на известняках проходка траншеи задерживается.

Но неприятнее всего была встреча с Варей Трофимовой и второклассником Борькой. Варя провожала своего сына в школу, прикрыв его полой прозрачного зеленого плаща, и Борька крикнул из-под полы:

— А мой папка вчера сто двадцать пять дал, а твой батька тоже…

— Сто тридцать, а не «тоже»! — сердито ответил Паня. — Ты бы сам попробовал на известняках работать.