Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

Прямо из школы ребята сбегали на лесозавод, выпросили у вахтерши пять досточек. И теперь, сделав уроки и наигравшись, Юрка сидел на кухне и сбивал каркас новой клетки — у него кто-то стащил одну из двух хлопок. Родители уже улеглись. Аркадия еще не было. А Юрке не терпелось поговорить с братом.

Мальчишка работал, стоя на коленях. Чтобы меньше гремело, он постелил на табуретку телогрейку, и звуки ударов стали мягкими, точно выходящими из подполья. Изредка поднимая голову, Юрка замечал на краю стола плюшку, лениво дотягивался до нее, откусывал, клал на место и, жуя, продолжал стучать. Он объелся сегодня этими плюшками. Вот они, выставив свои обмазанные вареньем финтифлюшки, высятся на тарелках.

Аркадий наконец пришел, но такой усталый, что у Юрки упало сердце. Он хотел говорить с бодрым, радостным человеком. Только такой мог понять его бодрые и радостные мысли, а не раскисший и вялый. И мальчишка решил не заговаривать с братом вообще, если тот сам не начнет.

Аркадий молча поужинал, подмигнул Юрке, удалился к себе в комнату, покопошился там в темноте и бухнулся в постель.

Юрка горько ухмыльнулся, опустил занесенный для удара молоток и сел на пятки. Жаль… Он бездумно взял с подоконника Валеркин приборчик для выжигания и осмотрел его. Нехитрая штука. Он хотел сделать себе такой же и смастерил уже ручку, но дальше ручки дело не пошло — пропало желание. И, кто знает, когда оно вернется, это желание, и вернется ли вообще… Юрка вздохнул и что-то негромко замурлыкал.

Аркадий засыпал, как вдруг услышал какую-то смутно знакомую мелодию. Он тряхнул головой и открыл глаза. Ну да, Юрка протаскивал через свои голосовые связки адажио из «Лебединого озера».

— Юрк.

— Оу!

— Знаешь ты, что поешь?

— Я ничего не пою.

— Чудак. Чайковского… — Аркадий вяло закачал рукой и, закрыв глаза, тихо продолжил мотив.

— Аркаша, ты спишь?

— Сплю.

Мальчишка вдруг поставил каркас в угол, сложил в него инструменты, повесил телогрейку, выключил свет и, прислушавшись к сочному носовому посвисту отца, прошел к Аркадию.

— Они уснули. Настольную можно зажечь?

— Если необходимо.

Необходимость была. Поэтому Юрка включил «грибок», скинул штаны и замялся на половике перед кроватью, мигом озябнув, и так поднял плечи, что они касались мочек ушей.

— Залезу к тебе?

— Ты грязный. У меня тут все белоснежное, и я спать хочу.

— Я не грязный.

— А майка-то? — Аркадий разговаривал, не глядя на брата.

— Чистая. Вчера сменил.

— А ноги?

— Смотри — чистые.

— А руки!.. О нет, брат, не пущу. Я спать хочу.

— Руки же не под одеялом будут, а сверху. Ну, пусти.

Аркадий отодвинулся к стене. И Юрка блаженно улегся на тепленьком месте.

— Аркаша, знаешь что?

— М-м.

— Да ты глаза открой.

— Свет режет.

— Знаешь что?.. Я больше не пойду славить.

Аркадий моментально понял, что именно ради этого сообщения Юрка пришлепал к нему — не к матери, не к отцу, а к нему, и открыл глаза.

— Почему?

— Да так.

— Пионерия, наверное, хвост тебе накрутила?

— Кто это, Нелька Баева?.. Да если надо, я ей сам хвост накручу. Она вон в куклы до сих пор играет, как дурочка.

— Ну-ну, брат, куклы — хорошая вещь.

— Куклы-то?

— Не хуже клеток. Так отчего ж ты славить-то больше не пойдешь?.. Разве это плохо: шататься по домам, собирать куски, а? Видел, сколько всякой всячины мать напекла? А у других еще больше и вкуснее.

— Я не нищий, чтобы собирать. — Юрка даже привстал па локоть. — Это все равно, что милостыню просить. Ходить и клянчить. Нет, я больше не пойду! — Он опять лег и отвернулся.

Аркадий с улыбкой смотрел на сердитый профиль брата, но не спешил поддерживать его и одобрять, а равнодушно заметил:

— Как хочешь.

Юрка резко сел.

— Да ты же сам говорил! Сам говорил, что пасха, бог, водка — это болото! Помнишь? Ты говорил, что я не понимаю. А я понимаю.

— Да не кричи, стариков разбудишь. Ложись.

Юрка не лег, но голос сбавил до шепота:

— Думаешь, я не понимаю? А ты знаешь, что пасха — это божий день? Нам Катька говорила… А знаешь, что всякие попы в этот день всех больше людей обдуривают? Знаешь?

— Знаю.

— Ну и вот.

— Ну и что?

— А то, что я больше не пойду славить. И Валерка не пойдет. Мы с ним договорились. Мы и Катьке запретили.

— Ну и молодцы! А она что?

— Смеется.

— Тоже молодец!.. Ложись.

Мальчишка лег, но тут же приподнялся на локте.

— Мы и к нам никого не пустим. Встанем у ворот с палкой и будем отгонять.