Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

Вскочил Юрка спозаранок, спросил тревожно Василису Андреевну, не приходил ли кто из «христосников», быстро оделся и, захватив с собой плакат, помчался к Валерке. Тот был уже на ногах.

— Где же твой «Христос воскрес»? — спросил вдруг Василий Егорович.

Юрка вопросительно глянул на друга, мол, как это понимать: в шутку или всерьез? Валерка улыбнулся.

— Он испытывает. Я все рассказал.

— У тебя, парень, что-то уверенности нет.

— Есть! — весело ответил Юрка. — Еще как есть. — Он хотел было развернуть перед Василием Егоровичем ватман, но в последний миг раздумал.

Когда вышли, Валерка спросил:

— Готово, значит?.. Ну-ка. Аркаша придумал?

— Сам. Ты сейчас упадешь! — Юрка сорвал газету и показал рисунок.

Валерка даже отшатнулся от кукиша, а потом схватился за шапку и расхохотался.

— Пойдет?

— Что ты! Замечательно! Как напечатано. Слушай, Юр, а как мы его пристроим?

— Потом решим. Пошли к Катьке.

За ночь подстыло, но по всему было видно, что зима отступает. Тысячи миниатюрных дзотов, миллионы бастионов вытаяли горячие лучи в снегу — солнце вооружало весну.

Юрка сунул в рот один палец и пронзительно свистнул. В четырех-пяти соседних домах отозвались собаки. Испуганно спрыгнул в сугроб сидевший на заборе кот, осыпал с шуршанием льдинки и, испугавшись еще сильнее, большими прыжками помчался по огороду. Ворона, тяжело и низко летевшая над домами и голодно посматривавшая вниз, каркнула и отпрянула в сторону.

Но всего этого мальчишки не заметили. Они ждали Катю.

Они всегда ждали ее с боязливой напряженностью: а вдруг не выйдет, вдруг Поршенничиха не отпустит? Катя выбежала, на ходу застегивая пальто.

— Христос воскрес! — сказала она мальчишкам, улыбаясь.

— Я те дам Христоса! — пригрозил Юрка, тоже улыбаясь. — Вот мы какую пилюлю ему приготовили.

Мальчишка огляделся по сторонам и развернул плакат. К сожалению, фига не оказала на Катю такого действия, которое произвела на Валерку. Наоборот, она вроде бы нахмурилась, рассматривая рисунок. Юрка даже сам сбоку глянул на него — уж не превратился ли кукиш каким-нибудь чудесным образом во что-то иное. Нет, все было на месте.

Прочитав подпись, Катя подняла глаза на Юрку:

— Это кому?

— Это?

— Ну.

— Как — кому? Всем, кто… это… верит богу.

— Прячь! — быстро прошептал Валерка. — Дядька.

Юрка живо свернул плакатик. И ребята медленно пошли вдоль улицы, так и не решив, что же они будут делать с этой фигой и что они вообще будут делать. Юркин боевой дух был несколько сбит Катиным холодком и тем, что все, еще вчера казавшееся таким определенным и четким, стало вдруг совсем неопределенным и нечетким. Они должны были выйти и врезаться в толпу богопоклонников и начать с ними драку. Но вот они вышли, а на улице ни души. Кого ошарашивать кукишем? С кем драться? Что за самообман за такой случился?

Юрка даже непроизвольно гоготнул от радости, когда впереди показались две девчонки. По небрежно накинутой одежде, по торопливым жестам — по всему их виду Юрка понял, что они шныряют по дворам, не пропуская, очевидно, ни одной калитки.

— Эй, куклы! — крикнул он. — А ну, кончай побираться! Ишь разбегались. Марш отсюда! А то…

Девчонки, не дойдя до калитки соседнего дома, остановились, растерянно замерли на какой-то миг на месте, сбитые с толку, затем, осознав, что им грозят, попятились и свернули в переулок.

— Вот так мы их и будем! — весело сказал Юрка, ободренный первой победой. — Всех подряд!.. Хорошо бы Фомку поймать да накормить его грязным снегом.

— Да, он уже, наверное, промышляет, — проговорил Валерка.

— Ничего. Утро большое, всю улицу пройдем! — К Юрке возвращалась решимость.

Он опять подумал, как все же использовать плакат. Конечно, можно было его прибить к чьему-либо забору, можно было приделать к палке и поднять над головой, как это представлялось вчера, но сейчас это оказалось неприемлемым — просто их посчитали бы за дураков. «Зря старался», — решил мальчишка, ничего не придумав.

Навстречу ребятам, пошатываясь, медленно и в обнимку, двигались две ряженые, известные переваловские пьяницы, которые рядились не только под рождество, а по любому случаю, когда предчувствовали выпивку. На голове одной была сетка, с которой ходят за хлебом; на второй — шляпа, вывернутая наизнанку; на плечах обеих — что-то серое, изодранное, свисающее клочьями; на ногах — четыре разных обувки: сапог, резиновая галоша, туфля и пим. Женщины горланили частушки.