Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем

— Не знаю, — угрюмо ответил Юрка, скрываясь в «келье» Аркадия.

Хоть и взял он книжку, хоть и раскрыл ее, хоть и уставился в строчки, однако не читалось. Все же неспроста Галина Владимировна написала записку, неспроста. Может быть, у девчонок и вызывают родителей безо всякого повода, но на него, Юрку, учительница явно имеет зло, которое, очевидно, копилось-копилось да и вылилось. Юрка попытался припомнить, где, когда и что именно он вытворял за последнее время, но ничего значительного в памяти не воскресло.

Едва Аркадий вернулся, мальчишка утянул его в комнату.

— Ну как?

— Толково.

— Что — толково?

— А что — как?

— Ну, как… вообще?

— Вообще — в норме.

— Ну, Аркаша, ну о чем вы там говорили?

— Ах, о чем говорили?.. Конечно, о тебе. Плохо, брат. Ты катишься в пропасть.

— В пропасть?

Юркино недоумение так ясно обозначилось на лице, что Аркадий не выдержал, рассмеялся и хлопнул брата по плечу.

— Но у тебя есть еще время удержаться. Галина Владимировна говорит, что ты в основном парень крепкий, но… нервишки.

— Какие нервишки?

— А те, коими пронизаны твои телеса. — Аркадий ткнул пальцем в тощий Юркин живот. — Они тобой управляют, а не ты ими. Скажут они тебе: «Сделай рожу!» Ты — раз! — и скорчишь. Скажут они: «Кинь галошу!» Ты — фрр! — и кинул… А надо нервишки в кулаке держать — вот так… А то по молодости-то израсходуешь их, а как придет им самое время служить, у тебя их и не окажется. Понял?

— Хм, — сказал Юрка.

Василиса Андреевна позвала ужинать.

— Что это вы там обсуждали? — спросил Петр Иванович.

— Так. Некоторые физиологические истины.

— Какие, например?

— Ну, например, что такое нервы.

— Ах, нервы!..

Чтобы увести разговор от опасной в какой-то мере темы, Юрка спросил, разглядывая листок отрывного календаря:

— Слушайте, вот загадка в календаре: «По земле ходит, а неба не видит».

— Так.

— А в разгадке написано: «Свинья».

— Ну?

— Ведь это неправильно. Свинья может задрать голову — и все.

— Пожалуй, — согласился Аркадий.

— Или на спину лечь, — продолжал Юрка.

— Конечно.

— Значит, загадка неверная.

— Ну и что?

— А зачем же неверное печатают? Разве можно неверное печатать?

— Но в принципе загадка верная. Ведь свинья смотрит вниз — значит, неба не видит.

— «В принципе»! При чем тут «в принципе», если она может лечь на спину?

— Почему я от тебя ни одного толкового слова не слышу? Все какую-то ерунду, — укорил Петр Иванович.

— А, — махнул Юрка рукой с ложкой, — вечно тебе ерунда.

— Конечно. Разве умный человек будет вот так о свинье рассуждать: почему да отчего?

— Я же у тебя научился. Ты ведь сам всегда: как, что, откуда, зачем?

— Так я же человеческой жизнью интересуюсь.

— Кстати, о человеческой жизни: вы больше не встречали этого мародера Христова? — спросил Аркадий.

— Нет, — ответил Юрка. — Мы вчера с Валеркой почти всю Перевалку обошли — нет.

— Вон они чем занимались, — проговорила Василиса Андреевна. — А я думала: куда они делись? В город? Так денег вроде не просил. А они, дурачки, розыски устроили.

— Почему это дурачки? — возмутился мальчишка.

— А кто же? Нешто верующих выслеживают? Пусть и басурманы. Не подпускать их к себе — не подпускай, а выслеживать-то зачем? Не звери ведь — люди, какие-никакие.

— Ангельское сердце! — заключил Аркадий. — Ты, мама, совершенно не готовишься к небесной революции. С каждым днем человечество все дальше и дальше отходит от религии, и, естественно, вот-вот настанет миг, когда Вселенная крикнет восторженно: «Ура! Я освободилась от этого бремени — бога!»

— Точно! — поддержал довольный Петр Иванович. — И ты, мать, просто на бобах останешься.

— Нечего-нечего старуху подзузоливать… Каши добавить?

— Добавь, — сказал Аркадий.

Юрка любил братовы реплики. В них всегда звучало что-то необычное, смешное и серьезное. Мальчишка чувствовал, что и отцу эти высказывания нравятся — он всегда слушал с улыбкой и хоть коротко, но высказывал свою приверженность к сути сыновьих слов.

— Есть такие стихи, послушайте. — Аркадий перестал жевать.

— Хорошие стихи! — сказал Петр Иванович.

— Уж больно замашистые, — заметила Василиса Андреевна.

— Народная молва приписывает их Пушкину. И, по-моему, не зря — все здесь пушкинское: и ритм, и гармония, и острая мысль.