Октав Панку-Яш - Великая битва у Малого пруда

Отец Нику, Мирон Негулеску, работал шофёром в городском совете. Был он высокий, плотный, говорил внушительным густым басом. Любил приодеться, следил за собой, после работы на руках у него не увидишь и пятнышка масла. И летом и зимой он носил ботинки «со скрипом» — обстоятельство весьма существенное для Нику, так как оно исключало возможность внезапного появления отца в нежелательный момент. Например, когда Нику отгадывал кроссворды. Отец не одобрял это занятие. Скрип ботинок был сигналом тревоги: журнал с кроссвордом исчезал под скатертью, а на его месте появлялся раскрытый учебник истории.

В семье Негулеску было трое: отец, мать, хлопотавшая по дому, и Нику. Они занимали квартиру из трёх комнат, и самая большая, самая светлая принадлежала Нику. Отец не раз говорил ему: «На всём готовом живёшь, кормлю тебя, одеваю, обуваю, в школу определил! Я свой долг выполнил! Выполняй и ты свой! Не будь вертопрахом! Не срами меня!» Такие речи были не по вкусу Нику. Он слушал их с отсутствующим видом, думая о своём. Отца побаивался. Рука у того была тяжёлая — и Нику неоднократно испытал это на себе.

Илиуцэ выбрал для своего визита явно неподходящий момент. Вместо того чтобы купить льду, Нику истратил деньги на иллюстрированный журнал. Стоило отцу с первым же глотком убедиться, что вода тёплая, как он начал читать нотацию и, по обыкновению, от слов перешёл к действиям — к пощёчинам и подзатыльникам. Мать убежала на кухню, а отец шваркнул ложку в тарелку с супом, встал из-за стола и ушёл к себе в комнату, хлопнув дверью. Нику слонялся по квартире, бухая ногой в стену, в буфет, во что попало, подвернулась кошка — досталось и ей. Когда вошёл Илиуцэ, тучи уже рассеялись, но о ясном небе говорить пока не приходилось. Отец ушёл из дому, не преминув запереть в шкаф туфли Нику, и, разумеется, взял с собой ключ. На вопрос Илиуцэ, пойдёт ли он гулять, Нику показал на свои босые ноги:

— Не могу же я пойти так.

— А туфли где?

— Долго рассказывать, — сказал раздосадованный Нику.

— Опять он запер? — спросил Илиуцэ без всякого удивления, потому что с приятелем это случалось не впервые.

Нику кивнул головой.

— И надолго это?

— Нет! Я уже его изучил. Рассвирепеет, стукнет меня разок, другой, а потом сразу остынет. Перед уходом туфли запер, а сам сказал матери, что возьмёт на завтра три билета в кино. Если берёт три билета, значит, один — для меня. Отец не злой, он только хочет власть свою показать.

— Как это?

— Ему хочется, чтобы я его боялся. Не понимаешь? Он любит говорить: «Здесь я хозяин!»

— А что мать говорит?

— Мама очень добрая. Она всегда на кухню уходит, когда мне влетает. А у тебя как?

— У меня? — Илиуцэ подумал, но вспомнить ему было нечего, и он просто сказал: — У меня иначе…

— Как это — иначе? Тебе никогда не достаётся?

— Что ты! Разве без этого бывает? — возмутился Илиуцэ. — Если я натворю что-нибудь, меня, конечно, ругают, но поделом, я и не обижаюсь. Досадно, это правда, да ведь когда провинишься, радоваться не приходится. Но обижаться я не обижаюсь.

— А ты думаешь, я обижаюсь? — засмеялся Нику. — Меня это мало трогает!

Долго этот разговор не мог продолжаться. Не для того пришёл сюда Илиуцэ… Нику подобная тема не доставляла никакого удовольствия.

— Итак, завтра утром начинаем, — заговорил гость.

— Начинаем…

— Представляю, как завтра Санду будет объявлять приказ об открытии! Выпятит грудь и забасит: «Товарищи командиры!..» Здорово, правда?

— Ерунда! — сказал Нику. — Все вы так. Что бы ни сделал Санду, всё здорово, всё необыкновенно… А другой хоть весь свет объедет за минуту — и никто не скажет: «Молодец!». Надоело мне…

— Что надоело?

Нику сурово посмотрел на него:

— Всё… И ты надоел… к твоему сведению.

— А что я тебе сделал? Я твой лучший друг, — оправдывался Илиуцэ.

— Попугай ты, вот кто! Повторяешь всё, что говорят другие. Ты у них на поводу… Почему Санду — адмирал, а не ты? Или я?

— Все ребята любят Санду. Выбрали его, а не меня и не тебя…

— И потому он берёт такие обязательства на сборе отряда? Надоело… Малый пруд велик! Там сотню таких портов можно устроить.

Илиуцэ наморщил лоб, пытаясь понять, куда клонит приятель, но так и не догадался.

— Что ты хочешь этим сказать? Опять путано говоришь, как… — и, не найдя подходящего сравнения, добавил: — по-своему!

— Я довольно ясно сказал!.. Разве на свете только и есть один порт, тот, которым командует Санду Дану?

— Порт — наш, а не Санду Дану!