Октав Панку-Яш - Великая битва у Малого пруда

Не менее распространённым было выражение «семейный совет». В совет входили отец, мать, каменщица, лейтенант и воспитательница. «Семейный совет» собирался по понедельникам вечером и, помимо всего прочего, обсуждал еженедельный бюджет, распределял деньги на все «запланированные», а также на «непредвиденные» расходы. Деньги хранились в ящике, который никогда не запирался; назывался он «семейным банком», а сокращённо «С. Б.».

Хотя дети Бунеску весьма различались между собой, у всех у них было общее свойство: весёлость. Смех в этом доме неумолчно звучал на разные лады — от трелей малышей до раскатистого баса лейтенанта. Даже «малышка» обещала не отставать от других. Стоило подойти к её кроватке, как она заливалась смехом, показывая свой единственный, недавно прорезавшийся зуб величиной с рисовое зёрнышко.

Из сада в открытое окно комнаты, занимаемой будущим химиком вместе с Петрикэ, доносился сладкий запах лилий.

Вернувшись домой, Петрикэ в ожидании ужина стал один играть в настольный футбол, и, понятно, скоро это ему наскучило, хотя он и забил два мяча (вернее, две пуговицы) в ворота «противника». Недолго думая Петрикэ швырнул в сторону пуговицы и выпрыгнул из окна в сад. В глубине сада, у самого забора, росла вишня. Она сразу привлекла внимание Петрикэ, так как с ней происходило что-то необыкновенное. Ветер был настолько слабым, что тонкие стебли лилий только чуть покачивались, но ветви вишни гнулись, точно застигнутые бурей. Подойдя ближе, Петрикэ заметил среди листвы босую ногу. Он крикнул:

— Эй, кто там? Что ты тут впотьмах делаешь?

— Это я, твоя соседка, ем вишни. Вовсе и не темно. Луна!

Петрикэ узнал голос Нины, соседской девочки, и сердито крикнул:

— Сейчас же слезай! Ты спрашивала разрешения? Вишня не ваша!

— И неправда! Половина ваша, половина наша… Я на нашей половине и могу есть сколько захочу.

Действительно, часть ветвей свешивалась через забор. Ствол же находился в саду Бунеску. Петрикэ попытался объяснить это Нине, но она живо привела веские доводы:

— А ты ешь абрикосы с нашего дерева!

— Вот и не ем, они червивые!

— А вишни кислые, да и неспелые!

— Погоди, пока поспеют!

— До тех пор ты сам всё съешь.

— Я имею право, это мои. Ну-ка, слезай, а то доберусь до тебя, тогда не поздоровится!

— И не подумаю. Я влезла на свою половину. Если хочешь, милости просим наверх, меня не испугаешь! — И девочка, смеясь, бросила в Петрикэ вишнёвую косточку.

— Значит, ты так! Ну, погодите, агрессор, я вам покажу…

— Я тебе не агрессор… — ответила девочка и вызывающе бросила в него ещё одну косточку.

— Вот именно, что агрессор, потому что на чужую вишню залезла.

Если Петрикэ пустил в ход слово «агрессор», это уже значило, что он взбешён. Проворно взобравшись на дерево, Петрикэ грозно взглянул на девочку, остриженную по-мальчишески, с «серёжками» из вишен, и сурово приказал:

— Слезай!

— Не слезу! Вишня наша.

— Корни и ствол наши.

— Я не заяц, корни и ствол не глодаю. Я вишни ем. Вот, смотри. — Девочка сорвала вишню и положила в рот. Потом, не переставая жевать, добавила: — Они, правда, не поспели, но мне и такие нравятся. Смотри, ещё одну, сорву…

— Не сорвёшь!

— Нет, сорву!

— Нет, не сорвёшь!

Нина протянула руку за вишней, Петрикэ привстал, пытаясь удержать её.

— Ага! Не достанешь!

— Увидишь! — И Петрикэ потянулся, но тут же почувствовал, что ветка уходит из-под ног.

Раздался хруст. Нина испуганно вскрикнула, хотела было схватить его за руку, но было поздно. «Меньшой» кубарем покатился по траве. Он не очень ушибся. Чувствовал только, как жжёт лицо и шею. Петрикэ хотел пощупать ссадины и тотчас же судорожно отдёрнул руку.

— Галстук… Где мой галстук?

В серебристом свете луны высоко на ветке виднелся клочок. А на траве мальчик ощупью нашёл другой.

— Галстук… разорвался!.. Всё из-за тебя!

Краска сбежала с его лица. Позабыв о ссадинах, он поднял обрывок галстука. Нина слезла с дерева и протянула другой клочок:

— Петрикэ, прости меня… Я же не думала, что так получится!.. Я не хотела… Петрикэ! Почему ты не смотришь на меня?

— Уходи отсюда! Уходи! — крикнул Петрикэ, и на глазах у него показались слёзы.

— Почему ты гонишь меня? Если бы я знала, я бы не лазила на вишню! Больно?

— Нет!

— Ничуть?

— Нет же! Оставь меня в покое… Поняла наконец?

— Нечего кричать, всё равно не уйду! — И Нина села на траву возле Петрикэ. Помолчав, она шёпотом спросила: — Ты простишь меня?